Читальный зал

«Даниэль Штайн, переводчик» на фестивале «Балтийский Дом»

Еще один спектакль фестиваля «Балтийский Дом» называется «Даниэль Штайн, переводчик». Поставил спектакль Анджей Бубень, режиссер польского происхождения, учившийся в ЛГИТМИКе, долгие года возглавлявший фестиваль «Контакт» в Торуне. Вот уже несколько сезонов он руководит петербургским Театром на Васильевском. В прошлом сезоне Бубень поставил «Вишневое варенье» Людмилы Улицкой, и спектакль был номинирован на «Золотую Маску». Но то была пьеса. Иное дело – многостраничный, захватывающий целую эпоху, наполненный десятками голосов, переносящий нас из страны в страну, эпистолярный роман. Анджей Бубень сделал инсценировку сам. Он выделил шесть историй разных людей и стянул их к одной судьбе – самого Даниэля Штайна.
Персонажи ведут (каждый – свою) исповедальные мелодии, часто не имеющие прямого отношения к основному сюжету – то есть к жизни Даниэля Штайна, но, в какой-то момент, даже тем, кто не читал книги, становится ясна роль, которую сыграл в их судьбе этот человек. Режиссер создает центростремительную композицию, в центре – Штайн. Это подчеркнуто самой мизансценой: режиссер располагает актеров по кругу и почти лишает их возможности перемещений. Каждый, в своей точке пространства, занят своим делом: чешет длинные рыжие волосы Ева, разговаривает с кактусом (больше не с кем) прикованная к инвалидной коляске Рита, стоит за мольбертом Ефим, что-то мастерит Авигдор, хлопочет по хозяйству Хильда, молится у стола, заваленного книгами, Гершон. Только Даниэль Штайн движется между ними, как «беззаконная комета».
Роман, конечно, надо читать, но все самое важное вошло в короткий, на два с половиной часа, спектакль. И ответ на вечный вопрос, где был Бог? «Он был со страдающими, его убивали вместе с ними» – скажет Даниэль Штайн. И слова о том, что надо создать союз всех наций для совместной молитвы. И та мысль, что прозвучит в конце спектакля: «Судить нас будут не по тому, на каком языке мы молились, а по тому, нашли ли мы в наших сердцах сострадание и милост»”. Анджей Бубень сделал очень человеческий спектакль. И, мой первый вопрос к режиссеру.
— Я понимаю так, что у вас какой-то роман с Улицкой? — Когда мы поставили «Русское варенье», в Петербург приехала Людмила Улицкая, и она была в таком, для нас приятном, восторге от спектакля, что после премьеры сказала, что дает мне разрешение на любой текст. Некоторое время прошло, директор Международного театрального фестиваля в Люблине делал фестиваль, и там была тема, посвященная еврейской культуре в Европе. Он мне позвонил (поскольку мы там произвели большое впечатление с «Русским вареньем») и спросил, не можем ли мы по заказу фестиваля приготовить новый спектакль. И тогда у меня возникла сумасшедшая идея поставить «Даниэля Штайна». Людмила Улицкая дала эксклюзивное разрешение на постановку, не дала никому, кроме нашего театра. Но никто не верил, что из этого романа можно сделать спектакль: «Нет, ну Бубень с ума сошел!». Слава Богу, оказалось, что можно. Хотя, действительно, для нас это был эксперимент, и важный эксперимент, обогащающий нас как людей и как профессионалов. Спектакль, сложный по своему сюжету и по своей философии, но все равно, огромный есть спрос, билетов нет, все хотят смотреть «Даниэля Штайна».
— Вы – поляк, работаете в России, ставите спектакль про евреев (мы сейчас опускаем всякие существенные вещи).... — Во-первых, Даниэль Штайн – поляк, польский еврей, и большинство героев, которые выступают у Улицкой, связаны с Польшей или с католицизмом. Я бы даже иронично сказал, что мне проще ставить этот спектакль, чем какому-либо русскому режиссеру, потому что проблемы польского католицизма очень особые, и проблемы наших нерешенных вопросов между поляками и евреями, на протяжении многих лет, очень серьезные вопросы, которые есть в романе. Причем, роман в этом году появится на польском языке, посмотрим, как он будет принят. Вы знаете, судьбы так людьми руководят, что я сейчас работаю здесь, одновременно работаю в Будапеште, одновременно преподаю в Испании, скоро уезжаю на постановку в Варшаву. Такая профессия. Я ничего в этом странного не вижу, мне даже интересно. Мало того, я бы сказал, что в какой-то степени вернулся к своим истокам: я здесь начинал, я здесь работал, здесь мои педагоги, половина моих артистов это артисты, с которыми мы вместе учились, и мы почти все друг друга хорошо знаем.
— Уходите. Анджей, от вопроса, не хотите быть театральным Даниэлем Штайном…
— Нет, это уж слишком, надо быть поскромнее.
— Вот сколько уже спектаклей вы сыграли, вы не чувствуете из зала какого-то отторжения?
— Нет, никогда такого не было, зал принимает спектакль очень по-разному, конечно. Иногда полная тишина, а потом весь зал рыдает, иногда бывает так, что зал очень живо реагирует. Там есть очень много такого своеобразного юмора. Есть зрители, которые это любят вылавливать, это, конечно, немножко другой зритель, но каждый раз очень эмоционально принимают спектакль. Вот это для меня важно, потому что мне очень скучно, как зрителю, в театре, когда меня ничего не трогает. Если я вижу, что это хорошо сделано, но не затрагивает никаких моих чувств, значит, что-то не так.
— Но спектакль более сентиментален, чем проза Улицкой. Только ли потому, что, когда читаешь глазами, все-таки читаешь строчки, как бы не было богато твое воображение, а когда приходишь в театр, то видишь живых людей, и тот же самый текст, произнесенный людьми, производит другое впечатление? — Я бы не сказал, что он более сентиментален.
— Я не имела в виду дурного значения слова, просто более чувствительный.
— Более чувствительный - конечно, да, поскольку мы видим живых людей, и жизнь, которую мы в себе отражаем, и это правильно, так должно быть. Одна из самых для меня чудных реакций, когда пришли тут театралы питерские и сказали, что после этого спектакля у них есть только одно желание - пойти в храм. Этот спектакль тоже и Улицкой понравится, и она приняла его, как вариант, конечно, романа. Роман настолько огромный, глубокий, многослойный, что приходится выбирать какие-то вещи и рассказывать свою историю, не теряя смысла книги. Еще мы гордимся, что нам удалось не потерять ни вкус, ни запах, ни смысл этого романа.
Марина Тимашева

svobodanews.ru