Читальный зал

Падение Берлинской стены, ноябрь 1989 года. Фото East News / Imago

Великий Янус

Когда (году, кажется, в восемьдесят шестом) он сказал про приоритет общечеловеческих ценностей, многие подумали, что ослышались.
Сегодня-то про эти ценности наловчились болтать самые патентованные людоеды – россияне моложе тридцати и представить себе не могут другой риторики! Но мы, чья память хранит инквизиторский профиль Суслова, а шкура помнит диктатуру пролетариата, отдаем себе отчет, какой тектонический разлом означали горбачевские слова.
В сущности, это было чудо: прямоходящий генсек ЦК КПСС, возникший посреди этого террариума. Чудо, может быть, и неизбежное с точки зрения матушки-истории, но при чем тут история, когда ты живешь свою единственную жизнь! Чуть бы по-другому легла монетка, выбрали бы товарища Гришина, и хана: еще пара поколений ухнула бы, как миленькая, в ту же дыру, следом за отцами-шестидесятниками и дедами-уклонистами…
Начал Горбачев с ерунды: с ускорения. Куда там было еще ускоряться? 9,81 метра на секунду в квадрате было наше ускорение! Ускорение свободного падения… Он, конечно, понятия не имел, с чем связался – я имею в виду страну.
Он стал символом перемен, потому что эти перемены происходили в нем самом.
Страна, впрочем, тоже понятия о себе не имела. Терра инкогнита с заранее расстрелянной статистикой и социологией, СССР отбрасывал коньки, не переставая гордиться выплавкой чугуна на душу населения.
Надо было идти на ощупь – и он решился.
В сущности, Горбачев хотел всего лишь выпустить пар, но ему почти сразу оторвало руки вместе с вентилем. «Почти сразу» – по историческим масштабам, но какой путь он успел пройти вместе со страной за эти шесть лет!
В Горбачеве обнаружился исторический слух и человеческий масштаб – как быстро он перерос секретаря ЦК, которым был еще недавно…
Если бы в восемьдесят третьем Горбачеву дали прочесть стенограмму его же речи в восемьдесят девятом, он бы застрелился, чтобы не достаться живым товарищу Андропову. В конечном счете он стал символом перемен, потому что эти перемены происходили в нем самом.
Тому, кто не застал этих лет, трудно представить, как он обнадеживал и как раздражал! Причем разом всех. Горбачев – предатель социалистической Родины, Горбачев – главный тормоз перестройки… Двуликий Янус, не меняя мизансцены, он представал то отважным демократом, то замшелым партийцем. Он играл на противоречиях, предлагая себя как золотую середину, он умело шантажировал обе стороны свободой своего маневра.
Сегодня, с дистанции, понятно: он просто летел, как серфингист, балансируя на самом гребне невиданной волны. С какого-то момента скорость уже перестала зависеть от него, это была скорость исторического процесса! Вопрос был только в том, удержится ли он на гребне сам.
С учетом мощи и крутизны волны следует признать: держался очень долго.
Любимца Запада, его в конечном счете подвело райкомовское происхождение. «Вот где старца проклятье!» – как пелось в «Риголетто»…
Как и Ельцин впоследствии, Горбачев начал сворачивать собственные реформы и своими руками привел во власть тех, кто с ним покончил (по счастью, только в политическом смысле). Как и Ельцин, в решающий момент он предпочел демократической стихии верную, тихую, безликую номенклатуру…
Ах эта верная, тихая, безликая номенклатура…
Но, измеряя сделанное Горбачевым, отмерим не от либеральной мечты, а от безнадежного пейзажа, в котором он принял страну. И, вспомнив свободное дыхание августа 91-го, удивимся чуду.
И скажем – спасибо.
Виктор Шендерович

newtimes.ru