Читальный зал

Камеа (амулет-оберег) для роженицы и младенца. Бумага, чернила, водные краски. Шаргород, XIX в.

«Уж в этом чайнике нельзя, должно быть, воду греть, но как нам хочется, друзья, на чайник тот смотреть»

Последнее время все разговоры с Машей Каспиной заканчивались так же однообразно, как заседания римского сената во времена Катона Старшего. «Приходи, наконец, в наш музей», – неизменно повторяла она, и я, проявив куда меньшую стойкость, чем ненавистный Катону Карфаген, в один прекрасный день отправилась-таки по указанному адресу, ворча себе под нос: «Чайников Талесов я, что ли, не видела?». Ведь трудно было ожидать, что собранная всего за год музейная коллекция окажется не менее интересной, чем экспозиции еврейских музеев Франкфурта-на-Майне или Амстердама. Остается вслед за Григорием Ревзиным лишь развести руками: «Если что-нибудь понимать в музейном деле, то можно точно сказать – этого не может быть, потому что не может быть никогда. Это чудо, будто им кто-то удлинил время, вмещая в год по десять. Это не люди, а небывалые прежде богатыри музейной практики». Маленький (11 небольших залов, в которых трудно не толпиться) и очень симпатичный музей непостижимым образом вместил в себя около тысячи экспонатов, связанных с разными аспектами еврейского существования: от рождения до смерти и от кулинарии до политики.
Заместитель директора музея по научной работе Мария Каспина, в прямом и переносном смысле загнанная нами в угол (между катафалком и могильной плитой в зале, посвященном похоронному обряду), любезно согласилась ответить на несколько вопросов:

ЛЖ: Ваш музей – первый в России еврейский музей. Каков контекст его создания? Имел ли он какую-то предысторию в виде временных экспозиций, или вы начинали с нуля?

МК: Прежде всего, это не временная экспозиция, а полноправный музей, где есть и редчайшие экспонаты, посвященные быту и повседневной жизни евреев, и атрибуты синагогального ритуала, и исторические документы и многое другое. У музея есть фонды (из 4 тысяч собранных экспонатов в экспозиции представлено около тысячи), научный аппарат. Коллекция его достаточно разнообразна по направлениям – это и этнографический, и исторический музей. Что касается контекста, то с 1916 по 1929 годы в Петрограде существовал Музей Еврейского историко-этнографического общества, в котором экспонировались материалы, собранные в Украине этнографическими экспедициями под руководством «отца еврейской этнографии» С.А. Ан-ского. Потом, после очень долгого перерыва, предпринимались (до сих пор ничем не увенчавшиеся) попытки открыть еврейский музей в Петербурге на основе коллекции Русского этнографического музея и создать Музей толерантности в Москве. В апреле 2010 года в Библиотеке иностранной литературы в Москве проходила выставка «Черты оседлости: Проект еврейского музея», из которой в какой-то степени вырос наш музей. Он – частный, создан усилиями группы энтузиастов и одного учредителя. Экспозиция музея ограничена географическими рамками Российской империи, что отражено в его названии.

ЛЖ: Давно идут разговоры об открытии еврейского музея ФЕОР. Чем ваш музей отличается от него?

МК: Об отличиях нашего музея от будущего музея ФЕОР пока говорить трудно, но, насколько я понимаю, музей ФЕОР предполагает скорее виртуальную экспозицию, чем соприкосновение зрителя с подлинными предметами еврейской старины. В нашем же музее большую роль играют подлинные экспонаты: арон а-кодеш, карета еврейского погребального братства, кресло для обряда обрезания, плакаты, книги, документы и т.п.

ЛЖ: Каким образом формировалась музейная коллекция? Кто этим занимался?

МК: Практически за один год были закуплены основные экспонаты. В основном на аукционах в США и Израиле. Занимались этим, прежде всего, научный консультант музея Григорий Казовский и директор музея Леонид Лифлянд. Часть экспонатов была подарена частными лицами.

ЛЖ: Какова концепция музея? Есть ли у него целевая аудитория?

МК: Экспонаты музея отражают историю, быт и традиции евреев, проживавших на территории Российской империи и, впоследствии, Советского Союза. Музей светский и рассчитан на широкую аудиторию. Думаю, каждый найдет здесь то, что ему интересно.

ЛЖ: Как бы ты объяснила человеку, не интересующемуся иудаикой, зачем ему идти в ваш музей?

МК: Здесь можно увидеть примеры сосуществования евреев с русскими и другими народностями на протяжении нескольких веков. В каком-то смысле – это и музей истории России через призму еврейского вопроса.

ЛЖ: Планируете ли вы расширяться, менять, дополнять экспозицию, вводить мультимедийные элементы?

МК: Да. Планируются первые выставки в дополнение к постоянной экспозиции, разрабатывается сайт и наполнение мультимедийных киосков, которые уже установлены в музее.

ЛЖ: Наверняка есть какие-нибудь интересные истории, связанные с приобретением экспонатов?

МК: Одна из самых забавных историй связана с наиболее мрачным экспонатом нашего музея – погребальной каретой начала XX века. Эта карета, потрясающий пример еврейского культурного наследия Бессарабии, была куплена за границей. Один из чиновников на таможне предложил облегчить бюрократические процедуры, связанные с ее вывозом: «Провозите ее как действующий катафалк – она ж на ходу»! К сожалению, целиком эта карета в музей не вошла, поскольку она больше 4 метров в длину, но фрагмент ее украшает одну из лестниц нашего музея.

ЛЖ: Скажи, а почему в музейной экспозиции не затронута тема Холокоста?
МК: Вообще-то у нас есть витрина, посвященная Великой Отечественной войне, но в целом мы сознательно не затрагиваем тему Холокоста, поскольку в Москве есть отдельный музей на Поклонной Горе, посвященный этой печальной странице еврейской истории.

ЛЖ: В своем блоге в проекте «Сноб» учредитель вашего музея Сергей Устинов пишет: «Нас интересуют только артефакты (и, разумеется, стоящие за ними исторические и социальные процессы), относящиеся к этому периоду и к этому ареалу – к Российской империи». Но в таком случае в экспозиции должны были бы присутствовать и экспонаты по истории грузинских и горских евреев, например? И не кажется ли тебе, что материалы о движении русских иудействующих были бы здесь также вполне уместны?
МК: В настоящее время экспозиция музея отражает культуру и быт евреев-ашкеназов. Тем не менее, единичные экспонаты по истории грузинских и горских евреев – такие как ковчег для свитка Торы, римоним (набалдашники для катушек, на которых держится свиток Торы) – в экспозиции представлены. Но ты права, и в наших ближайших планах расширение экспозиции и проведение отдельной выставки. Материалы о русских иудействующих тоже появятся.

ЛЖ: Есть ли у тебя любимый экспонат?
МК: Да, защитный амулет от Лилит с цитатами из Библии, именами ангелов и демонов, украшенный фигурами львов и замысловатым орнаментом. Такой амулет, прикрепленный у постели роженицы, защищал ее и новорожденного младенца от кровожадного демона.

ЛЖ: Планируете ли вы заниматься научно-просветительской деятельностью? Проводить конференции, организовать лекторий?

МК: О, да. У нас уже прошло несколько таких мероприятий. Одно из них – лекция Менахема Яглома по истории хасидизма, но с сентября мы планируем делать их на регулярной основе.

ЛЖ: Ты занимаешься изучением еврейского фольклора. Нашли ли результаты твоих исследований отражение в экспозиции музея?

МК: Да, и мне хотелось бы и дальше работать в этом направлении. Последняя моя этнографическая экспедиция в Украину, в город Черновцы, дала потрясающие результаты: мы начали спрашивать информантов, проживавших до войны в традиционных еврейских местечках о предметах быта, которые окружали их в детстве. В итоге мы получили живые и яркие рассказы-воспоминания о предметах, аналогичных тем, которые есть у нас в музее: колесико для прокалывания теста во время изготовления мацы, сито для кошерования мяса и др. Я планирую делать такую подборку рассказов о вещах, праздничных атрибутах, украшениях в доме и т.п.

ЛЖ: Можно ли назвать музейную экспозицию многослойной – в том смысле, что она не даст людям с разным уровнем подготовки заскучать в вашем музее?

МК: О, да. Я сама до начала работы в этом музее даже не подозревала о существовании многих предметов, хотя занимаюсь иудаикой уже немало лет.

ЛЖ: Это каких же?

МК: Младенческий талес, например, который надевали на мальчика во время обряда обрезания, детские штраймлы (хасидские праздничные меховые шапки), которые носили сыновья цадиков – духовных лидеров в хасидских общинах.

ЛЖ: Насколько востребованным и своевременным оказался ваш проект? Вызвал ли он какой-то общественный резонанс?

МК: На мой взгляд – его давно не хватало. Большинство приходящих к нам не верили, что у нас «настоящий» музей. Просто многочисленные неудачные попытки создать еврейский музей наложили своеобразный отпечаток на восприятие. Тем радостнее видеть, что реальное впечатление от музея у всех его посетителей – от просвещенной университетской публики до школьников – в высшей степени положительное. А общественный резонанс отражает большое число публикаций в прессе.
Людмила Жукова

booknik.ru