Иудаизм – это самая вменяемая из авраамических религий. Лично меня в ней не устраивают всего три вещи: гомофобия, невозможность борща со сметаной и концепция существования Б-га. А вот отношение иудаизма к науке мне скорее нравится: он легко впитывает все новые научные концепции, находит для них параллели в Торе («и стал свет» – это у нас теперь считается текстом про Большой взрыв), не настаивает на буквальном толковании шести дней творения, не отрицает эволюцию и вообще горячо одобряет научное познание мира как способ выполнения заповеди «наполняйте землю и властвуйте над нею». Но это в общем. А в деталях, конечно, полно проблем.
Задача совмещения древней мифологии с современным научным знанием крайне нетривиальна, и очень часто для этого приходится брать современное знание и ломать его об коленку. Яркий пример такой активности мне удалось наблюдать в университете города Ариель в Израиле, где меня занесло на лекцию «наука и религия» в рамках курса «современные проблемы иудаизма» (вот уж действительно, проблема). Лектор, которому досталась неблагодарная задача – рассказывать про иудаизм толпе светских студентов – эволюцию вроде как и признает, но при этом ему очень хочется, чтобы эволюция не работала без Б-га. Очень забавно наблюдать, как он это аргументирует.

Новое слово креационистской мысли

Начинается все со стандартнейших аргументов из креационистских брошюрок. Цитирую дословно статью лектора на эту тему:
«Простейший пример – если есть большие крылья, то можно летать и это удобно, но если крыльев вообще нет, то можно бегать, и это тоже удобно, а вот если есть маленькие крылья, то они и не дают возможность летать и бегать мешают. Тем самым существа с маленькими крыльями вовсе не должны были отбираться в процессе естественного отбора, а наоборот, должны были вымирать из-за меньшей приспособленности. Небольшое крыло хуже, чем отсутствие крыла вообще. С этой точки зрения крыло не могло появиться в результате естественного отбора, потому что накоплением маленьких изменений полноценного крыла не отрастишь.
Классический пример – глаз. Глаз – отличный прибор, когда в нём есть все части, а когда в нём только половина частей, то он ничего не видит и совершенно не нужен. Поэтому глаз не мог возникнуть в результате эволюции путем накопления мелких изменений – ведь эти никому не нужные изменения попросту не накапливались бы. Иными словами концепция Дарвина о совершенствовании маленькими шажками не соответствует фактам, экспериментам и расчетам».
Это отличная иллюстрация того, до какой степени люди, возражающие против эволюции, незнакомы с биологией, потому что как раз именно про крыло и про глаз накоплено невероятно много исследований. Вкратце они сводятся к двум простым и красивым эволюционным принципам: (а) новшества часто возникают с одной целью, а затем начинают использоваться для другого (б) маленький выигрыш – лучше, чем ничего.
Динозавров, покрытых перьями, в конце юрского периода стало появляться настолько много, что пришлось даже ввести систематическую группу «non-avian dinosaurs», чтобы вынести в нее всех остальных. С учетом десятков изученных вымерших видов, граница между птицами и динозаврами становится настолько размытой, что, формально говоря, птиц необходимо считать выжившими динозаврами. При этом перья возникли задолго до полета и первоначально служили как раз для стабилизации при беге, а еще для теплоизоляции – среди динозавров было модно осваивать теплокровность. Прекрасное животное эпидексиптерикс, раскопанное недавно в Китае, обладало отличными перьями, но у него не было никакой способности к полету. Судя по окраске и по тому, что перья были гораздо ярче у самцов, они, вероятно, служили для привлечения партнера – как и у сегодняшних райских птиц. Другой пернатый динозавр, велоцираптор, не летал, а лазал по деревьям – у него были вполне птичьи когти для фиксации на ветках и перья для тепла и красоты. Еще один двоюродный дедушка современных птиц, анхиорнис, отрастил себе славные маховые перья на передних и на задних лапах. Вряд ли он летал хорошо, но сама способность спланировать с дерева или вспорхнуть от хищника и не убиться при этом – уже большое преимущество! Если креационисты с этим не согласны, им также придется отрицать существование современных белок-летяг.
Еще более очевидна важность маленьких шагов в истории развития глаза. Если вы не видите вообще ничего, и вдруг у вас появилось нервное окончание, способное отличать свет от тьмы – это гигантское преимущество, которое обязательно будет поддержано естественным отбором. Если группа таких нервных окончаний оказалась в углублении на коже, это позволяет точнее определять направление на источник света и опять-таки приводит к большему жизненному успеху. Если нервных окончаний стало больше, то можно уже различать контуры объектов. Если углубление заполнилось каким-нибудь прозрачным веществом, если появилась фокусирующая линза, если мышцы позволяют изменять объем отверстия – каждый из этих крохотных шажков приводит к выигрышу в четкости зрения, то есть повышает шансы выжить и оставить потомство. Это не абстрактные рассуждения: у современных моллюсков можно наблюдать все эти стадии развития, от светочувствительных глазков брюхоногих до сложного глаза осьминогов. Но главное, становится понятным, почему сложное зрение независимо возникало в эволюции несколько раз – кроме общеизвестных осьминогов и хордовых, довольно сложные глаза смогли вырастить себе даже медузы.
Медуза с глазами – это, кстати, следующий, относительно свежий аргумент креационистов. В подаче лектора он звучит как «откуда у такого примитивного животного взялись такие сложные глаза?» и служит классическим примером психологической ловушки. Ее суть в том, что мы все смутно помним из школьного учебника: сначала были кишечнополостные, потом черви и так далее, и у многих сформировалось в голове интуитивное ощущение, что вот нынешняя современная медуза – это и есть предок червяка. Мы совершенно не держим в голове, что за сотни миллионов лет, прошедших с момента разделения эволюционных линий медузы и человека (общий предок не был похож ни на кого из них), люди вон вообще добились сказочных успехов – так почему же мы отказываем медузе в праве успеть за это время просто-напросто сформировать глаза!? После полемики со мной лектор привлек тяжелую артиллерию: дружественного биолога. Этот человек считает, что медуза опровергает теорию эволюции, потому что у ее глаз неправильное фокусное расстояние, что мешает распознаванию объектов. Одновременно он же справедливо отмечает, что у медузы нет сложного мозга, необходимого для четкого восприятия образов. Вопрос о том, на фига эволюции заботиться о фокусном расстоянии, если мозга все равно нет, и глаза служат только для восприятия перепадов света и тени, выносится за скобки как несущественный.
Вообще, самый главный и самый успешный аргумент любой лженауки – это «смотрите! Смотрите! Биолог тоже с нами!». Я много раз наблюдала его использование вистерике вокруг генно-модифицированных организмов, но вот, оказывается, у теории разумного замысла тоже есть свой биолог. Его зовут Михаил Шерман, он занимается молекулярной биологией рака, но в свободное время строит гипотезы об эволюции многоклеточных. Как это преподносится студентам – отдельная песня. «Какой же вы биолог, – говорит мне лектор по иудаизму, – если вы не знаете, что вот уже шесть лет назад теория эволюции опровергнута, есть публикация в ведущем научном журнале Cell Cycle!». Я хороший биолог: если бы теория эволюции была «опровергнута», то я физически не могла бы об этом не узнать, потому что об этом написали бы абсолютно все медиа, которые я читаю, начиная с моей собственной френдленты, которая бы вообще стояла на ушах в полном составе. Но о журнале Cell Cycle я до сих пор ничего не слышала. На всякий случай предполагаю худшее – что он относится к издательскому дому Cell, то есть крутой и настоящий, и что статья, действительно, переворачивает представления об эволюции. Может, у меня амнезия на почве посттравматического расстройства от этой статьи. Прошу ссылку.
Ссылка – вот вершина полемического мастерства! – приходит мне и остальному курсу в двух вариантах: английский текст, опубликованный, и правда, в научном журнале – ирусский текст, опубликованный на иудейском религиозном сайте, и заявленный как расширенный перевод научной статьи. Ну да. Очень расширенный. Статья на английском языке в научном журнале (скромном и малоизвестном) представляет собой маленькое и довольно мутное теоретическое эссе, которое за все эти годы было процитировано в других публикациях аж целых 11 раз. Читать это очень скучно, но суть сводится к тому, что в кембрии, мол, резко выросло разнообразие многоклеточных и усложнился их геном, было бы интересно поговорить про универсальные черты генома всех многоклеточных и про то, какое развитие они получают у высших животных, давайте проведем эксперименты и повключаем-повыключаем эти гены, прикольно будет. Что тут может ответить научное сообщество? «Ну давайте проведем, чё». А вот ни про какой intelligent design в рецензируемой публикации, разумеется, нет ни слова. То ли дело русский текст! То ли дело его передача на лекциях! Там все цветет и пахнет, теория эволюции опровергнута, дарвинисты заворачиваются в простыню и ползут на кладбище, потому xто единый план строения генома совершенно точно был заложен, доказано наукой! Вот у нас и публикация есть.

Почему университетские лекторы не понимают эволюцию

Прошлой зимой мне пришлось колоть себе самой уколы, и я в полной мере прочувствовала, что некоторые действия могут быть чудовищно контринтуитивными. В то время как префронтальная кора считает, что мы должны получить это лекарство, весь остальной мозг вопиет «Да ты че, сдурела что ли, в себя иголкой тыкать!?» и изо всех сил старается отвести и замедлить руку. От этого плохо всем, потому что вместо нормального укола получается кровища.
Вот с эволюцией такая же история: она абсолютно антиинтуитивна, уложить ее в голове – сложнее, чем сделать себе десять уколов. Она становится очень понятной и красивой, только если к ней привыкнуть. Конечно, от Дарвина эволюционная биология ушла на сто пятьдесят лет вперед (именно поэтому, кстати, любая попытка «опровергнуть Дарвина» не имеет вообще никакого отношения к науке XXI века), но все же общая идея осталось прежней, простой, как апельсин. Если какое-то изменение повышает шансы выжить и оставить потомство, то в следующем поколении оно будет встречаться чаще, потому что обладатели этого изменения оставят больше потомства. Понятно, что поверх этой базовой идеи наросло еще много миллионов тонкостей и молекулярных механизмов, но никто же не заставляет в них разбираться, если сложно. Школьников призывают просто понять принцип.
А понять принцип внезапно оказывается очень трудно. Во-первых, мы интуитивно не верим, что без контроля и руководства может произойти что-нибудь хорошее. Свободный рынок нас не убеждает. Во-вторых, не привыкли, чтобы структуры при получении энергии усложнялись самопроизвольно (опыт с ячейками Бенара, к сожалению, обычно не показывают в школе). В-третьих, мы склонны навязывать всему смысл и цель. В-четвертых, у эволюции сложные отношения с религиями (даже с иудаизмом, увы), а склонность к религии свойственна человеку.
Кроме того, мы совершенно не способны представить себе по-настоящему большие числа. Эволюционные линии человека и шимпанзе разошлись примерно шесть миллионов лет назад. Шесть. Миллионов. Кто-то может себе представить хотя бы один миллион лет? Кроме палеонтологов, никто, а это вообще безумные люди: они запустили в массовое сознание фразочку о том, что во время кембрийского взрыва мгновенно появляется куча новых типов животных. Креационисты это с радостью подхватили, но обычно оставляют за скобками, что это наше «мгновенно» продолжалось чуть больше пятидесяти миллионов лет. Да если от нынешнего момента отмотать пятьдесят миллионов, то динозавры только-только вымерли, вместо слонов были меритерии, похожие на свиней с длинным носом, а приматы, размером с крысу, еще только учились лазать по деревьям.
То же самое можно сказать и про размер популяций. Эволюция работает с большими числами не только во времени, но и в каждый момент. Например, известно, что сезонная депрессия чаще встречается у тех, кто переехал в холодные темные страны недавно, а не у коренных жителей. Это совершенно ничего не говорит о вероятности сезонной депрессии у каждого конкретного человека. Но при этом: тысяча эмоционально устойчивых семей вырастит, скажем, две тысячи детей. А в семьях, где зимой уныло, сексом и заботой о детях в течение зимних месяцев будут интересоваться самую капельку меньше, и в итоге родят и успешно вырастят тысячу девятьсот девяносто потомков. Для эволюции это очень важная разница, особенно с учетом того, что речь идет о гораздо большем числе семей – и поколений.
И наконец, мы не очень понимаем, как мутации могут быть полезными. Мутация – это же ошибка, это вредно, это плохо? Тут креационисты обычно приводят в пример «Войну и мир», в которой замена любой буквы не приведет ни к чему хорошему. Но наш геном далеко не так совершенен, как книжка! Он гораздо больше похож на задание по ивриту, которое делает двоечник. Он с самого начала написал там, эммм, ну, какие-то буквы. Его въедливый преподаватель подчеркнет все те слова, которые написаны хорошо: хотя бы что-то значат – учитывая, что все остальные конкуренты точно такие же двоечники. В следующий раз ученик скопирует эти удачные слова и напишет еще какие-нибудь буквы. И так будет продолжаться с миллионами миллионов учеников в течение миллионов миллионов лет. И, да, рано или поздно кто-нибудь из них напишет: «В начале было Слово».
Ася Казанцева