Книга рассказывает о восстании на одной из гитлеровских «фабрик смерти», предназначавшихся для «окончательного решения еврейского вопроса». В концлагере Собибор в течение полутора лет душили в газовых камерах евреев, свезенных со всех концов Европы. 14 октября 1943 года все было иначе – заключенные, не дожидаясь предназначенной им участи, топорами убивали своих мучителей-эсэсовцев. Восстание и побег возглавил советский военнопленный – лейтенант Александр Печерский (1909-1990). Его жизнь и судьба освещены на фоне рассказов о «рядовых солдатах геноцида» - бывших советских гражданах, служивших охранниками концлагеря (на основе недавно рассекреченных материалов судебных процессов и воспоминаний современников). Издание книги приурочено к семидесятилетию восстания в Собиборе. Книгу завершает эссе Дениса Драгунского «Тупик, отчаяние и выбор».
Помните сюжет тарантиновских «Бесславных ублюдков»? Группа американских солдат-евреев во главе с лейтенантом, которого сыграл Брэд Питт, мстит за Холокост: забивает эсэсовцев бейсбольной битой и снимает с них скальпы, а если и оставляет кого в живых, то у того на лбу вырезают свастику, чтобы не смог скрыть свое прошлое. Зрителям – не всем, конечно, многие ведь восприняли фильм как кощунство – пришлась по нраву идея отплатить гитлеровским извергам той же монетой: око за око, зуб за зуб. Они с удовольствием включились в затеянную режиссером игру, материализовавшего мечту о сопротивлении и мести.
При этом никто из них ни на секунду не поверил в подобное, пребывая в полной уверенности, что ничего такого не только не было в действительности, но и быть не могло, ведь евреи, как всем известно, покорно шли на плаху, уготованную для них нацистами. Для самого же Квентина Тарантино, думаю, правда вообще не имела значения – его любовь к кино равносильна вере в то, что оно в силах переделать действительность.
А историю вовсе не обязательно переделывать. Ее надо знать. Например, эпизод, случившийся 14 октября 1943 года на одной гитлеровских «фабрик смерти», предназначенных для «окончательного решения еврейского вопроса» – в расположенном на территории Польши концентрационном лагере Собибор.
...Важно было всех эсэсовцев пригласить в мастерские на разное время. Расчет был не только на их жадность, но и на немецкую пунктуальность. Так и сделали. Иоганна Ноймана (заместитель коменданта лагеря, исполнял обязанности отсутствовавшего коменданта) пригласили к четырем в портняжную мастерскую примерить костюм. Тем не менее, по свидетельству Печерского, «Иоганн Нойман прибыл в портняжную мастерскую на двадцать минут раньше срока. Он слез с лошади, бросил поводья и вошел. Там были, кроме мастеровых, Шубаев и Сеня Мазуркевич. У дверей лежал топор, прикрытый гимнастеркой. Нойман снял мундир. Пояс, на котором висела кобура с пистолетом, он положил на стол. К нему поспешил портной Юзеф и начал примерять костюм. Сеня подошел ближе к столу, чтобы перехватить Ноймана, если он бросится за пистолетом. Убить топором немца должен был Шубаев, такого же высокого роста, как и Нойман. Нойман все время стоял лицом к Шубаеву. Тогда Юзеф повернул немца лицом к двери под предлогом, что так лучше делать примерку. Шубаев схватил топор и со всего размаха хватил Ноймана обухом по голове. Из нее брызнула кровь. Фашист вскрикнул и зашатался. Лошадь, услышав крик хозяина, шарахнулась от мастерской. Если бы она побежала по лагерю, это могло бы сорвать все наши планы. К счастью, один из лагерников успел схватить лошадь под уздцы. Вторым ударом Шубаева Нойман был добит. Труп его бросили под койку в мастерской и закидали вещами. Залитый кровью пол быстро засыпали приготовленным заранее песком, так как через пятнадцать минут должен был прийти второй фашист». Вся сцена – словно из блокбастера на военную тему, начиная с эпизода с белой лошадью, верхом на которой прискакал к мастерской эсэсовец в красивой офицерской форме.
Между прочим, звание унтерштурмфюрера СС (равнозначное лейтенанту) Нойман получил после посещения Собибора Генрихом Гиммлером в феврале 1943 года. Нарушу последовательность событий, поскольку есть смысл рассказать об этом визите. Его подробности вышли наружу в мае 1950 года на судебном заседании, проходившем в здании тюрьмы Моабит в английском секторе Берлина, том самом, где были написаны «Моабитские тетради» татарского поэта Мусы Джалиля. На скамье подсудимых сидел обершарфюрер СС Эрих Бауэр, отвечавший за работу газовых камер, как он сам себя называл, газмейстер Собибора. По свидетельству Эды Лихтман, он наблюдал за процессом умерщвления людей через маленькое окошко в крыше. Но на этот раз он давал показания о другом эсэсовце, подглядывавшем в окошко за мучениями убиваемых – не о ком ином как Генрихе Гиммлере. К его визиту в лагере тщательно готовились, в день приезда не было „обычных“ транспортов, в лагерь специально доставили триста молодых евреек из Люблина узниц, дабы он мог наблюдать работу газовых камер. Бауэр объяснил это тем, что руководство лагеря хотело порадовать высокого гостя. Женщин на два дня заперли в специальном бараке, чтобы устроить с их участием спектакль для самого главного палача. Их специально провели мимо Гиммлера по «дороге в небеса». Гиммлер смотрел, как они раздевались, сдавали одежду и деньги, как их стригли, потом через окошко наблюдал за их мучениями в газовой камере.
Пока Гиммлер смотрел, как они умирали, будущий свидетель Моше Бахир (ему тогда было шестнадцать лет) готовил в буфете закуски. Как только раздался крик: «Он идет, будет обедать», Бахир убежал. Если бы его увидел Гиммлер или кто-то из его свиты, ему бы не поздоровилось.
Что же касается «газмейстера», то его подвела любовь к развлечениям. Спустя несколько лет, весной 1949 года один из бывших узников Собибора Шмуль Лернер гулял в западноберлинском парке с семьей и увидел Эриха Бауэра на колесе обозрения. Лернер вызвал полицию, Бауэр попытался бежать, но ему преградили путь. Он долго ни в чем не признавался, пока не привели свидетельницу Эстер Рааб, также опознавшую палача. Его судили и приговорили к пожизненному заключению. «Его жена и дочь сказали, что не верят этому, что ничего не знали о его работе, но я не верю им, – рассказывала Эстер Рааб об их показаниях на суде над Бауэром. - Все эти чемоданы, наполненные мерзостью из Собибора, которые он присылал домой регулярно... Они должны были спросить его, откуда все это».
…Вернемся, однако, к событиям 14 октября. Печерский хотел быть как можно ближе к происходящему и в это время прятался в бараке для плотников напротив. Александр Шубаев – горский еврей из Хасавюрта (Дагестан) 26 лет, он был в Минском лагере вместе с Печерским, принес ему пистолет Ноймана. «Не было еще четырех, когда Калимали (так Шубаев себя называл – Л.С.) вбежал к нам в барак и положил передо мной пистолет. Мы обнялись».
Другой герой первого эпизода восстания – Лейбл Дрешер. Именно он напомнил Нойману, что его ждут в портняжной мастерской, а позже удержал лошадь Ноймана и отвел ее в конюшню. Воспользоваться плодами восстания не смог – был убит в лесу во время побега.
Следующей жертвой восставших стал шарфюрер СС Зигфрид Грейтшус, садист, руководивший загоном людей в газовые камеры. «Когда начальник караула пришел примерить макинтош, мы были наготове, – вспоминал Аркадий Вайспапир в начале шестидесятых годов в письме Валентину Томину. – Он, видно, чувствовал какую-то опасность, стал недалеко от закрытой двери и велел примерять. Мастер возился с ним. Когда стало ясно, что немец ближе к нам не подойдет, мне пришлось идти на выход из мастерской. Я, держа топор, прошел мимо немца, затем повернулся и острием топора ударил его сзади по голове. Удар, видно, был неудачный, ибо немец закричал. Тогда подскочил мой товарищ и вторым ударом прикончил немца. Все произошло уже под вечер. Мы только успели оттянуть труп и укрыть его шинелями, как двери открылись, и зашел волжский немец (вахман Клятт– Л.С.). Он спросил: „Что у вас тут за беспорядок?“ Старший портной ему что-то отвечал, а другие портные по одному стали выбегать из мастерской. Когда волжский немец нагнулся над трупом начальника караула, укрытым шинелями, и спросил: „А это что такое?“, я и за мной мой товарищ топорами и его зарубили». Товарищем, добивавшим эсэсовцев, был семнадцатилетний Иегуда Лернер из Варшавы, задержанный в облаве в варшавском гетто и отправленный в минский лагерь, где и подружился с советскими военнопленными. «То, что это был Грейтшус, это точно, т. к. я и Лернер держали в руках его бумажник с документами», – писал Аркадий Вайспапир одном из писем Михаилу Леву. В этот момент один из заключенных, Ческил Менше колол ножницами Грейтшуса, уже мертвого, и кричал: «Это за мою маму, это за жену, это за моего ребенка».
С убитым был связан характерный эпизод, запомнившийся многим собиборовцам. Печерский вспоминал о нем на упоминавшейся видеозаписи 1980 года: «Немцы любили слушать советские песни. Мы шли строем, и Френцель скомандовал – «запевай!» Заключенным было известно, что Грейтшус, будучи недавно в отпуске, попал под бомбежку и был легко ранен. Именно этим был обусловлен выбор строевой песни. Как обычно, запевал Цибульский: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ». В Интернете легко найти еще одну видеозапись (в фильме Александра Марутяна «Арифметика свободы»), где эту песню поют выжившие собиборовцы, собравшиеся в Ростове у Печерского дома несколько десятилетий спустя.
В тот же день 14 октября 1943 года, примерно тогда же, когда добивали Грейтшуса, Хаим Энгель отправился в гараж убивать унтершарфюрера СС Бекмана, который отвечал за работу сортировщиков во второй зоне. Хаим сам был одним из сортировщиков одежды убитых в газовых камерах и однажды обнаружил среди одежды вещи своего брата. В последнюю минуту один из тех двоих, кому было поручено убить этого эсэсовца, испугался. «И я пошел вместе с другим парнем, и мы убили этого немца. С каждым ударом я говорил: “Это за моего отца, это за мою маму, это за всех этих людей, за всех евреев, которых вы убили”».
Лев Симкин, доктор юридических наук, писатель, автор книг и документальных очерков на исторические темы