В издательстве «АСТ» вышла книга Антонины Пирожковой «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем». Вдова Бабеля прожила 101 год, из них последние 14 лет – в Америке с дочерью, внуком и его семьей и умерла три года назад. Она была крупным инженером, строила станции московского метро, ее собственная карьера складывалась удачно. После ареста Бабеля в 1939 году она пятнадцать лет ждала его, не зная о расстреле, а с середины 60-х занималась наследием мужа: пыталась публиковать его тексты, разыскивала его архив – после ареста при загадочных обстоятельствах пропали и до сих пор не найдены рукописи, письма, дневники.

Режиссер, актер и театровед Андрей Малаев-Бабель – о дедушке и архивах КГБ, о бабушке и ее книге.

Про дедушку 

Андрей Малаев-Бабель: Вообще Бабеля я впервые не прочел, а услышал. Были в России в свое время такие мастера художественного слова – они со сцены читали Бабеля. Бабушка меня еще маленьким водила на концерты Дмитрия Николаевича Журавлева, потом постарше – на концерты Юрского, где я за кулисами встречал Утесова и он говорил: «Боже, как он похож на деда!» Хотя абсолютно никогда я в себе не замечал никакого внешнего сходства с Бабелем.

И в конце концов я в 2004 году – это была круглая дата бабелевская, 110 лет со дня рождения – обнаглел и с помощью Сары Кейн, режиссера из Великобритании, выпустил в моем театре в Вашингтоне спектакль «Бабель: как это делалось в Одессе». Я его сыграл уже более пятидесяти раз. Он прошел и в Вашингтоне, и в Балтиморе, потом он поехал по городам и весям – в том числе я его играл в Одессе на открытии памятника Бабелю, потом в Москве. Такое было первое соприкосновение с наследием Бабеля, чисто художественное.

Я всегда смеюсь: Пушкин говорил про одного из своих сыновей: «Не дай ему Бог идти по моим следам, писать стихи и ссориться с царями». Так и мне – не дай Бог начать писать прозу – вы представляете, с кем бы меня сравнивали. Но, к счастью, я прозу не пишу, я же записался в профессора и пишу академические книги о театре. И вот неожиданно стали появляться приглашения – то написать предисловие к эстонскому изданию произведений Бабеля, то дать интервью.

А затем после смерти бабушки моей, Антонины Николаевны, – она умерла три года назад – я понял, что на меня лег груз, который лежал на ее плечах. В этот момент я осознал, что теперь некому следить за качеством изданий, некому переговариваться с бабелеведами. Она же очень долго искала конфискованный архив. Последний ее запрос в кабинет Ельцина был меньше чем за год до ее отъезда из России в 1996 году. На этот запрос ей даже не ответили. Вот это все у меня вылилось в результате в идею документального фильма «В поисках Бабеля».

Я нашел кинематографиста Дэвида Новака, который году, наверное, в 2002-м взял у бабушки довольно обширное интервью – последнее, по-моему, хотя это было задолго до ее смерти. Оно, конечно, вошло в фильм – и знаете, человек перед камерой всегда немножко играет, я тоже, когда включается камера, не могу о ней забыть. А у нее полная искренность, полное отсутствие позы.

 

АМ-Б: Фильм снимается уже два года, но делается он по бабелевскому рецепту. Вы же помните, как он писал: приносил черновик в редакцию, получал гонорар, приходил на следующий день, говорил – ой-ой-ой, вот тут надо запятую подправить, я возьму и завтра принесу – и исчезал на годы. Так же и мы. Была киноэкспедиция – мы начали снимать в Америке, был Нью-Йорк, потом был Львов, то есть местечки конармейские. Была Одесса и литературный фестиваль, организованный журналом «Октябрь», потом мы снимали в Москве и в Париже. Все места, связанные с жизнью Бабеля. Это все мы сделали летом 2011 года. Прошедшим летом мы повторили некоторые маршруты, опять Париж, Одесса, Москва. Материалу часов на триста, а может, и больше. Теперь нужно смонтировать, потом написать музыку, кроме того, режиссер хочет, чтобы там была и анимация. Если фильм будет готов к лету, это будет чудо.

 

АМ-Б: Финансирование идет из очень разных мест – там и фонды, и частные лица. А вообще очень много денег внесено людьми, которые во всех этих местах нас принимают, селят, возят по всем местам съемок, кормят, поят.

Так было и с памятником Бабелю, который сделал Георгий Франгулян в Одессе, – это ведь тоже был сбор средств по всему миру. Конечно, огромную долю потом вложили какие-то корпорации и фонды, но начиналось – с миру по нитке.

 

АМ-Б: Они ведь при обыске забрали и дневники, и записные книжки, и переписку огромную. Так что если это все считать, так и больше половины получается.

 

АМ-Б: Впервые туда пошла моя мама вместе со своим сводным братом Михаилом Ивановым, сыном Бабеля, который был потом усыновлен Всеволодом Ивановым. Он замечательный художник. Это был то ли конец 80-х, то ли начало 90-х – в момент активного рассекречивания архивов. Почему не пошла бабушка, я не понимаю – она всегда сама контролировала все, что было связано с Бабелем, как бы это ни было тяжело. Одни эти многочисленные интервью, где каждый раз ее просили рассказать об аресте Бабеля. А ведь это все произошло на ее глазах. Было видно, чего ей это стоило эмоционально, но она через это проходила каждый раз. А в архив не пошла – может, болела?

АМ-Б: Протоколы всех допросов, приговор, справку о приведении приговора в исполнение, ордер на арест, подписанный сильно после ареста, то есть они его арестовывали без ордера. Его собственные показания, показания, уже состряпанные следователями на основе как бы его слов, – обычные дела. Его запросы в прокуратуру, где он берет обратно свои показания. Под конец уже он начинает говорить: «Я оклеветал людей». Несколько раз он писал просьбы дать возможность поправить свои рукописи. Просьбы дать возможность окончить последнюю работу – сборник «Новый рассказ».

Все это на них произвело тяжелейшее впечатление. Эти же бумаги увидел и я, когда мы вместе со съемочной группой фильма были в ФСБ и глава архива Василий Степанович Христофоров не только с нами встретился, но и дал интервью и перед камерой пролистал дело вместе со мной. И после этого я оставался с делом наедине еще несколько часов и комментировал перед камерой по-английски и по-русски свои впечатления. Эта многочасовая встреча в архиве ФСБ в результате подтвердила, что в день ареста все эти двадцать четыре папки, огромное количество блокнотов, писем и дневников были выданы некоему Кутыреву, он это все сложил в шесть мешков, запечатал сургучными печатями и – неизвестно куда дел.

То есть нет никакой документации о том, куда ему поручили доставить эти бумаги – то ли наверх, то ли в какие-то хранилища, то ли отвезти на свалку и сжечь, – но и акта о сожжении нет. Все это наводит меня на мысль о том, что человеку, который затребовал эти документы, не требовалось отдавать никаких письменных приказаний, он мог просто позвонить…

АН: Вы что имеете в виду – что звонили с самого верху?

АМ-Б: Мне кажется, да. Чтобы изъять все эти документы и при этом не оставить никакого следа бумажного… наверное, НКВД не по всякому устному распоряжению рассталось бы с этими документами, даже не сделав каких-то пометок. Это мои логические домыслы. Мнений по этому поводу куча – скептики говорят, что, конечно, если бы они были, они давно бы уже нашлись. Говорят – такой был произвол, такое было разгильдяйство, что все могло быть. А кто-то говорит – да что вы, там каждая буквица, каждая калоша Бабеля на учете.

АМ-Б: Времена все-таки поменялись – кто мог представить себе тогда, что меня допустят в этот архив, да еще со съемочной группой аж из Америки?

Тут сложно – наверное, нероссийскому человеку не верится, что такое возможно: пропал архив великого писателя, и все. А в России, вероятно, расклад иной: господи, ну столько других дел, столько арестованных писателей — ну неужто сотрудник ФСБ просыпается каждое утро с мыслью: «Что я сегодня сделал для того, чтобы отыскать архив Бабеля?» Одно мне ясно – пока не будут произведены серьезные розыски, говорить о том, что архив исчез, преждевременно.

АМ-Б: Я хочу создать фонд Бабеля, который бы инициировал эти поиски и спонсировал их. А искать надо в разных направлениях. Версия того же Шенталинского ведет в президентский архив, потому что, он считает, Сталин мог затребовать бумаги. Ему могло быть любопытно, что там пишет Бабель: а вдруг там о нем что-нибудь? Ходили же безумные слухи, что Сталин обращался к Бабелю с предложением написать о нем роман.

При правительстве Москвы есть отделение по работе с репрессированными, и представитель этого отделения со мной недавно связался, то есть я надеюсь еще и на какие-то усилия с этой стороны. Есть «Мемориал». Я, конечно, буду искать.

АМ-Б: Его стали разрывать на части. Кто-то говорит, что Бабель – русский писатель, кто-то – что еврейский, а на Украине уверены, что украинский. Меня это радует, был бы плохой писатель, не сражались бы за него – наоборот бы, на друг друга спихивали, заберите его.

Мы начали говорить про мифы и мистификации – так вот, у Бабеля миллион разных масок, которые он либо сам носил, либо на него надели, а он и не сопротивлялся. Серьезные исследователи этого избегают, а люди, которые не вникают, поддаются на уловки то прессы, то самого Бабеля, путают Бабеля и Паустовского, а Паустовский и сам был великий враль.

АМ-Б: Вот сказал и еще один миф родил таким образом. Есть главный миф о любовном треугольнике: Ежов, жена Ежова и Бабель. Да, у Бабеля с Евгенией был роман, который продолжался какое-то очень короткое время – 1927–1928 годы. Но так как это была явно не та дамочка, которая могла бы заинтересовать Бабеля, этот мимолетный роман быстро расстроился. Она в 1931 году вышла за Ежова. Дальше она завела литературный салон. Туда приходил и Утесов, и Михоэлс, и Бабель, конечно. Она как-то спросила Бабеля: «Как ко мне относится Антонина Николаевна?» А Бабель сказал: «Антонина Николаевна трудящаяся женщина, а вы накрашенная сановница». Она попросила мужа поставить ее редактором журнала «СССР на стройке». Бабель тут же этим воспользовался и сделал потрясающий номер, посвященный памяти Горького.

А миф говорит о том, что Бабель – лихой казак – крутил роман с женой главы НКВД. Дальше миф нам говорит, что Ежов из ревности стукнул на Бабеля. Но знаете, НКВД было чем заняться вместо того, чтобы выяснять, кто с кем спал в 1928 году. За Бабелем НКВД следило чуть ли не с 1932 года. На него написано множество доносов, но не в них дело: было постановление Сталина – приведите Бабеля. Сколько доносов, которые из Бабеля выбивали на следствии под пытками, ушли в песок, и им не дали ход. Ведь его заставили оговаривать и Эйзенштейна, и Олешу, и Эренбурга. Наличие доноса и арест человека – две разные вещи. Ведь люди в полуобморочном состоянии в НКВД под пытками доносили на всех и на вся. Записывались только те доносы, которые были им нужны.

 

АМ-Б: На Бабеля Сталин точит зуб с «Конармии» – нельзя было ее таким образом показывать, и все дружки Сталина – тот же Буденный – были в ярости. Но Бабель до какого-то момента был нужен – как единственный советский писатель, уважаемый за рубежом, и как возможность показать, что советская литература – не все пропаганда. В 1939 году Сталин распрощался с французскими коммунистами, решив, что эти европейские слюнтяи ему не нужны, и сделал ставку на Гитлера. В этот момент Бабеля арестовывают, а когда подписан пакт Молотова – Риббентропа, Бабель – это единственное показание, которое до нас дошло из тюрьмы! – подсаженному к нему в камеру человеку говорит: «Ну все, теперь меня расстреляют».

Анна Немзер, 20.09.2013