Уходящий год был в известной степени юбилейный. Этот год целиком стал столетним юбилеем 1913 года, всем советским людям известного прежде всего тем, что все на свете сравнивалось именно с ним.
В школьных учебниках для наглядности изображались две бочки - огромная и крошечная. Крошечная обозначала добычу нефти в 13-м году, а огромная - допустим, в 64-м. В маленьком мешочке вполне умещался весь урожай пшеницы 13-го года, а из исполинского мешка буквально выпирали колосья 78-го. Тощенькая книжонка сообщала нам о состоянии грамотности населения в 13-м году, а толстенная книжища - о том же самом, но уже в 54-м. Ну, и так далее.
Интересно, кстати, было рассматривать эти картинки. Особенно в раннем школьном детстве, когда идеологическая или воспитательная роль этих картинок ускользала от внимания, а воспринималась лишь, так сказать, эстетическая. Ведь правда же весело: вот крошечная коровка (поголовье крупного рогатого скота), а рядом с ней – огромная и жирная из нашей тучной и изобильной эпохи. Ну, почти как семеро разнокалиберных слоников на полочке бабушкиного дивана.
И уже сильно позже мы узнали о том, что этот самый 1913-й был и остался вершиной русского Серебряного века, придавленного и сокрытого годами советской власти. Но его тайной, мощной, заразительной энергией питались несколько поколений, в том числе и мое.
А что было в нынешнем году? Много чего было. И плохого, и хорошего, как это, впрочем, всегда и бывает. Кое-что вызвало мучительные вопросы, кое-что додумалось, кое-что издалось, кое что сочинилось. Сочинилось, к сожалению, и несколько некрологов.
Что еще было? Было множество «законов», один другого нелепее, законов, сочиненных как будто специально для того, чтобы любого человека в любой момент можно было подвергнуть судебному преследованию за что угодно, если это понадобится.
И как всегда идет нескончаемая битва за язык.
В последние дни все резвятся по поводу официального оглашения списка слов, запрещенных к использованию их в медийном пространстве. Список этот, как мне кажется, должен быть доведен до сведения максимального числа сограждан, а поэтому должен быть максимально растиражирован во всех средствах массовой информации, причем многократно. По принципу: «Дети, запишите и запомните те слова, которые вы никогда и ни при каких обстоятельствах не должны произносить».
Власть, стремящаяся к тотальности, всегда атакует язык – единственную, кстати, реальную, а не мнимую общественную «скрепу». Запрет на матерную лексику в медиа-пространстве – это ладно, это не в первый раз. Если это у них получится (в чем я сильно сомневаюсь), это, разумеется, будет означать не «окультуривание», как им кажется, языка, а его обеднение и, как бы это выразиться, «оханжествление». Этот яркий и выразительный пласт языка вновь уйдет в подполье, где и расцветет настоящая свободная словесность, как это уже было в 60-е – 70-е годы.
Мат – это еще ладно, он-то себя в обиду не даст. Он уйдет, как это уже было многократно, в фольклор или в неподцензурную словесность, где как следует закалится, обогатится новыми, небывалыми словоформами, посвежеет и рано или поздно с мешком подарков вернется победителем в публичное пространство.
Мат – это, как говорится, особая статья. Но я легко представляю себе, как дубовые, лишенные языкового чутья да и просто чувства юмора начальнички в целях борьбы, конечно же, с экстремизмом, станут преследовать людей за слова и фразы, произнесенные в переносных значениях. И это станет очередной попыткой выпрямления языка с помощью усечения полутонов, небрежения волшебным мерцанием прямых и переносных смыслов, ведущей ролью контекста и мотиваций любого высказывания.
Вы думаете, предположение о том, что за высказывания типа «Друзья, да пристрелите уже кто-нибудь этого унылого мудака!» или «Надо бы новую машину купить, а денег нет, и где их взять, не знаю. Банк, что ли, ограбить?» человека могут запросто притянуть, неправдоподобно? Уверен, что нет. Если им понадобится, возьмут и притянут. И какой-нибудь обвинитель не краснея приведет цитаты из вашей речевой практики как доказательство вашей преступной деятельности, как, например, призывы к насилию или намерение совершить вооруженный разбой.
В тех условиях, когда переносные значения ничем не защищены от прямых, все метафоры, эпитеты и прочие тропы рано или поздно материализуются.
Вот что-что, а язык им отдавать нельзя. Ни под каким видом. Да он и сам им не дастся. За попытки насилия, за попытки тупого выпрямления он будет мстить им – и по-крупному, и по-мелкому. Они хотят владеть языком? Вот язык время от времени и показывает им язык, вот он и выставляет на всеобщее обозрение то, как именно они им владеют.
Поводов для искрометного оптимизма до самых последних дней было, прямо скажем, немного. Но удивительные события последнего месяца пролились столь неожиданным и столь мощным ливнем, что мы просто не успевали ни толком порадоваться им, ни толком их осмыслить.
Вот тут говорят: «спецоперация». Ну, понятно, что спецоперация, а не торжество гуманистических идеалов и ценностей. Но когда в процессе спецоперации все-таки выпускают, а не сажают, это по моему обывательскому мнению «более лучше».
Да и какие такие «ценности»? Ни чекисты во власти, ни многочисленные члены «Добровольного общества содействия вертухаям и палачам» не ведают таких слов, как, например, благородство, бескорыстие, достоинство. А «честь» в их понимании – это такая штука, которую в соответствии с уставом младший по званию отдает старшему по званию, а атрибутами чести служат лишь правая рука и козырек фуражки. Всего-то.
Они ничего не делают просто так. И не надо им приписывать никакого такого гуманизма – они даже не знают, что это такое. Они как-то меняют свою тактику? Скорее всего.
А я постоянно в эти дни вспоминаю фразу Герцена о том, что «мы идем с тем, кто освобождает и пока он освобождает».
Освобождают – хорошо. Сажают, прессуют, пытаются что-то запретить – плохо. И с этим надо бороться.
Они будут менять тактику давления на свободу? Что ж – это значит, что надо менять или корректировать тактику сопротивления.
И быть бдительными, конечно. Впрочем, хотелось бы, чтобы бдительность не выродилась в конспирологическую мнительность. Просто потому, что это было бы разрушительно для нас самих.
А нам необходимо быть веселыми и бодрыми. Потому что все самое главное – на нашей стороне. Язык, история, да и будущее им не принадлежат. Они принадлежат нам, нормальным людям современной цивилизации, для кого представления о личном достоинстве и властная потребность в творческом, а значит, в хозяйском отношении к жизни ничуть не ослабевают, а лишь дополняются новыми тонами, красками и нюансами.
Вот и будем жить дальше. Будем неутомимо искать и находить поводы для того, чтобы радоваться жизни, радоваться друг другу и друг друга радовать. С Новым годом.
Лев Рубинштейн