90-летний Яков Бунка – единственный оставшийся в Литве, а возможно, и во всей Европе, военный кавалерист, называющий себя последним евреем города Плунге. Участвовавший в штурме Берлина военный советской Литовской 16-й дивизии, разведчик донских казаков, в интервью DELFI вспомнил сметоновскую Литву, участие в войне, ужасы Холокоста, и поделился своими мыслями о независимой Литве.
На лацкане его пиджака – орден Славы, I и II степени, другие ордена, медали, знак героя Советского Союза.
Бунка встретился с журналистами не в Плунге, где прошла вся его жизнь, а в доме сына в Платяляй. Здесь последний еврей Плунге проводит время с 88-летней женой. В просторной комнате – множество резных работ народного художника,посвятившего жизнь увековечиванию памяти евреев.

Из Сибири – на войну

Яков Бунка родился и рос в Плунге. В межвоенное время почти половина жителей Плунге были евреи. Летом 1941 года Бунка с семьей оказался в Сибири, а 1 февраля 1942 г. был принят в формируемую Литовскую 16 дивизию – одно из соединений советской армии. На войну он ушел с отцом и братом. К сожалению, они с войны не вернулись.
«Отец ушел вместе со мной, сказав, что без него, старого солдата, добровольца боев за независимость 1918–1920 г., я пропаду», – вспоминает Бунка. Позднее выяснилось, что слова отца были пророческими. Тяжелораненого Якова на поле боя нашел отец и отправил в госпиталь. Там Бунка провел шесть месяцев.
После того, как Бунка вылечился и был признан годным к строевой службе, он оказался на Белорусском фронте.
«Я служил на Урале, когда приехали набирать людей в часть донских казаков, и меня приняли в кавалерию казаков. Я был разведчиком, служил в 10 полку, в конной разведке. От Беларуси через Польшу, Германию мы добирались до Берлина. За все это время, до конца войны, сменили только двух лошадей», – сказал собеседник.
Как Бунка попал к казакам? Однажды разведчики корпуса донских казаков, позиции которых находились рядом, привели «языка», которого пытались допросить. Немец очень хотел что-то рассказать, показывал на карту, но разведчики его не понимали. Бунка знал немецкий язык, так как до войны жил с семьей в Клайпеде, посещал школу, общался с немецкими детьми. Он предложил свою помощь.
Казакам знающий немецкий язык разведчик был просто необходим, и они попросили «обменять» Бунку.
Его командиры сначала не соглашались, тогда казаки предложили за разведчика радиостанцию, печатную машинку и ракетный пистолет. Такие блага смягчили сердца, и Бунку «продали» казакам. Правда, спросили, согласен ли он. Молодой воин согласился – ему хотелось новых приключений и вызовов.
Бунка рассказал, что участвовал в штурме Берлина. Об этом свидетельствуют его медали. Лучше всего он помнит День победы, который встретил недалеко от Берлина, встречу с американцами и легендарным маршалом Семеном Буденным.
Самым счастливым днем в жизни Бунка называет окончание войны. В тот день в Берлине горнист сказал, чтобы все выстроились. «Командир эскадрона встал перед нами, секунду помолчал и заявил: «Братья, война закончилась». Мы обнимались, от радости начали стрелять. Нам дали бумагу и карандаши, чтобы написать письма родным. Моя семья – мать и три сестры – были в Сибири, я им написал, что скоро увидимся», – рассказал Бунка.
В Литву Бунка вернулся в 1947 году. После войны он два года провел в Германии – служил в русской оккупационной зоне. После службы он от Германии до Калининграда доскакал на лошади.

– Как до войны складывались отношения между плунгесскими евреями и литовцами?

– С литовцами мы уживались очень хорошо, особенно моя семья. На улице мы были последними евреями – за нашим домом начинались усадьбы литовцев. Всегда моими друзьями были литовцы. Евреи посещали литовские гимназии, мы вместе проводили вечеринки без водки – пели, танцевали. В Плунге не было никакого антисемитизма, мы жили как братья.
Но пришли немцы, Гитлер хотел уничтожить всех евреев в Европе. Но зачем в этом захотели участвовать литовцы? Даже гимназисты участвовали в убийствах. Евреи говорят, что литовцы – нард, убивавший евреев – нет, сами литовцы это придумали. (…) Но каждый отвечает за себя, и главное – не национальность, а человек.
После войны осталось 138 плунгесских евреев. Но постепенно они разъехались в Каунас, Вильнюс, Израиль. В 1957 году их оставалось 30, а сейчас остался я один.

– Вас считают последним евреем Плунге. Как появилась идея увековечить места массовых убийств евреев и их наследие?

– Еще до армии я занимался резьбой по дереву. На войне я сказал себе – если выживу, увековечу память погибших евреев. С 1948 года я начал собирать информацию, что на самом деле происходило во время Холокоста.

– Вы женились не на еврейке?

– На литовке. Жене сейчас 88 лет, и мы вместе уже 63 года. Свою будущую жену я знал с самого детства. Вернувшись с войны, я начал работать управляющим в коммунальном хозяйстве, она работала секретарем.

– Вы так долго прожили вместе? В наше время люди часто разводятся.

– Мы умели уступать друг другу, поэтому больших конфликтов не было. Вырастили троих детей, к сожалению, один уже умер.

– А что вы думаете о восстановленной независимой Литве?

– Когда мы увидели литовский флаг, почувствовали, что мы возродились. Только думали, что Литва будет другой – как во времена Антанаса Сметоны. Тогда литовец был простым, сильным земледельцем, а сейчас что: когда выпустили талоны, сделали промах: не надо было позволять скупать предприятия. Покупавшие предприятия за бесценок руководители были эгоистами, и на человека не смотрели.

– Во времена Сметоны люди жили лучше, чем теперь?

– Тогда люди были настоящими, не умели воровать у государства, комбинировать. А сейчас только и слышим о нарушителях. Много воров.
Литовцы могли бы жить хорошо, если бы думали о простом человеке. Вот снизили пенсии, а себе решением суда зарплаты восстановили. А простым пенсионерам никто не платит, и не говорят, когда будут платить. Пройдет год, и сколько их умрут. Прежде всего надо было восстановить пенсии бедным людям. Ведь 40 процентов их живут за гранью нищеты.

– Каков секрет вашего долголетия? Вы курили, выпивали?

– Мне уже 90 с половиной. Думаю, что закалился на войне: было холодно, приходилось 10 дней сидеть в снегу без еды. Возможно, и гены помогают.
Я начал курить, но бросил, после войны, когда встречался с друзьями, выпивали, но водка никогда не нравилась. Мне не нравилось жирное мясо. Я любил еврейскую пищу – фаршированную рыбу, картошку со сливами.
Еврейские праздники мы отмечали у моей матери, католические – у тещи.

– А сами вы какой веры?

– Я неверующий. Я посещал подготовительный курс духовной семинарии в Тельщяй, но в 1939 году приехал дядя и сказал: священники будут не нужны, так как придут русские. И я вернулся в Плунге. Хотел стать художником, не получилось, тогда начал учиться ремеслу столяра, работал с деревом.

– Как сложилась судьба вашей семьи?

– Мать с сестрами уехали в Израиль, я здесь остался один – чтобы увековечить память евреев. Сейчас в Израиле осталась только одна сестра.

– Я читал, что вы удивили самого Витаутаса Ландсбергиса. Чем?

– Я приехал в Вильнюс к Ландсбергису, привез ему вырезанную фигурку добровольца. Меня пригласили в Верховный Совет, чтобы я ее вручил. С Ландсбергисом я говорил по-жемайтийски – он сказал, что впервые слышит, чтобы еврей говорил по-жемайтийски. Ландсбкргис подарил мне книгу.
Яков Бунка увековечивает историю жизни еврейской общины в Плунге. Он народный художник и общественный деятель. Созданные им деревянные скульптуры стоят на местах гибели евреев в Шатейкяй, Птатяляй. В 1986 г. в Каушенай по инициативе Бунки был создан мемориал памяти евреев, который включен в десятку наиболее впечатляющих мемориалов памяти жертв еврейского народа во время Второй мировой войны в Европе. Президент Валдас Адамкус за заслуги перед Литвой наградил Бунку Рыцарским крестом ордена Великого князя Гедиминаса. В 1995 г. режиссер Римантас Груодис снял о нем документальный фильм «Моисей в Платяляй».
Миндаугас Яцкявичюс