На днях мне написал старый знакомый. Человек русскоязычный, образованный, проживающий на территории Европейского союза. Он поставил мне на вид, что я занимаюсь критиканством. Есть впечатление, сообщил он, что я стыжусь Родины, не люблю ее и лью воду на англо-американскую мельницу. Нехорошо, отметил он, сидеть по другую сторону баррикад в информационной войне. Ведь нам же есть чем гордиться. И так далее.
Конечно, спорить о мировоззрении бесполезно. Знаю по собственной упертости и по ящику книг на эту тему. Когда стороны живут в разных системах координат, они не слышат друг друга. Классический случай – разговор верующего с атеистом.
Атеист: «Я не думаю, что бог существует».
Верующий: «Ты, наверное, обижен на Бога».
Немая сцена. Как тут спорить?
Единственное, что можно сделать в подобной ситуации, – обратиться к посторонним. Поэтому я обращаюсь к вам, дорогие читатели. Чем черт не шутит? Вдруг мои разъяснения одернут вас, когда возникнет искушение упрекнуть кого-нибудь в очернительстве «Родины». А оно непременно возникнет. Еще много-много раз. Знаю по другому ящику книг и, опять же, по себе.
Но хватит вступлений. Позвольте пригласить вас на благоустроенный остров в центре Стокгольма. Начало августа, теплые сумерки. Толпа шведов и понаехавших слушает Регину Спектор, американскую певицу, первые девять лет жизни которой прошли в Москве. Регина Спектор поет свои прекрасные песни, поет чисто и зажигательно, и я неуклюже дрыгаюсь в такт, и шевелю губами, когда помню слова. Английские слова.
Внезапно, примерно в середине концерта, Регина Ильинична наносит мне удар ниже пояса. «Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет…» – затягивает она песню Булата Окуджавы. По-русски.
Женщина, стоящая неподалеку, поворачивается к своей спутнице и, улыбаясь, изображает пальцем сбегающую слезу. Наверное, она тоже из бывшего СССР. Мне, в свою очередь, не надо ничего изображать. Глаза набухают настоящими слезами почти мгновенно. В горле жжется комок. Все прекрасные песни, звучавшие до этой, внезапно кажутся пустыми, глянцевыми, понарошечными.
Если вы ждете красивых выводов об уникальной душевности русских песен, вы ждете правильно. В моей голове они уникальны. Хорошая песня на русском всегда будет прошибать меня сильней хорошей песни на любом другом языке. На русском прошло мое детство. По-русски говорили родители. Русские слова Булата Окуджавы напевала на кухне мама.
Наркотическое чувство родины, исходящее от хороших песен и книг на русском, от застольных бесед о России, от гречневой каши, от чая в подстаканниках, от улыбки Гагарина, – часть меня, случайная и незыблемая, как дата и место рождения. Стыдиться или гордиться здесь бессмысленно. Пока наркотик безобиден, разумней всего расслабиться и получать удовольствие. Включать нетрезвым шведам «Время, вперед!» и дирижировать, подскакивая на диване. Вздыхать с литовскими друзьями о гениальности советских мультиков. Болеть за Светлану Алексиевич, когда шведские газеты сулят ей Нобелевку. Писать по-русски, петь по-русски, шутить по-русски при всякой возможности.
Но наркотик – он и есть наркотик. Стоит увлечься, и ты теряешь чувство реальности. В погоне за кайфом ты пристегиваешь к детству, маме и Окуджаве государство.
С этого момента твоя «Родина» – табун правителей и чиновников от Рюрика до наших дней. Любая тень, брошенная на них, автоматически падает на бабушкины оладьи и песню «Прекрасное далеко». Отныне твои самые светлые воспоминания в заложниках у случайных, часто бездарных, нередко ублюдочных лиц, облеченных властью.
Ты начинаешь видеть «Родину» во всем, что называли «Родиной» они. «Родиной» становятся амбиции лысеющих мальчиков, не наигравшихся в войнушку. К «Родине» липнет всякая дрянь: аннексии, погромы, депортации, массовый террор. Лишь бы убивали люди, говорящие на твоем языке. Лишь бы грабили во имя государства, которое прикрывается твоей родной культурой.
Симптомы этой наркотической зависимости не спутаешь ни с чем. Вот, скажем, пошли вы с приятелем на концерт Регины Спектор. Оба прослезились под песню Окуджавы. Уходите просветленные.
Вы: «А знаешь, кстати, почему песня называется “Молитва Франсуа Вийона”? Окуджава рассказывал, что к Вийону она никакого отношения не имеет. Окуджава о себе писал, от себя обращался к богу. Но в редакции сказали: не фиг советскому поэту обращаться к богу. Пришлось прятаться за Вийона. И, в общем-то, с Вийоном красиво получилось…»
Приятель: «Да какая разница, как она называется! Вечно тебе надо смешать Россию с дерьмом! В Советском Союзе для бардов были идеальные условия. Там писали умные песни для умных людей. Думаешь, “Битлз” и Элвис Пресли вообще знали, кто такой Вийон? А цензура есть везде. Вот, например, на канале Fox News…»

И так далее. Мозг наркомана должен выгородить государство любой ценой. «Родина» не делает гадостей, а если делает, то гадости делают все, а значит, «Родина» имеет на них полное право, ибо без них ей не «победить». Ведь мир, друзья, это вам не семь миллиардов человек, мятущихся в ожидании счастья и смерти на крошечной планете посреди бесконечной вселенной. О нет, суть мира – геополитическая грызня в окровавленной песочнице. Вечное столкновение государственных интересов во имя государственных интересов.
Квинтэссенцию такого мировоззрения недавно вывесила в своем блоге Маргарита Симоньян: «…Я думаю, что позиция России правильная. Потому что я россиянка». Это упражнение в дрянной логике и моральном релятивизме преподносится в качестве доблести наркоманами всех стран – от США до Зимбабве. Его повторяют на все лады, ему рукоплещут, на нем зарабатывают политические очки.
Но я отказываюсь быть наркоманом. Я думаю, что позиция правильна, когда она отвечает моим представлениям о нравственности с поправкой на осуществимость. Я знаю, что мое понимание нравственности может быть ошибочным. Но, по крайней мере, оно едино для всех – независимо от паспорта, родного языка и места рождения.
Я отказываюсь мазать государством память о своих родителях и первых цветках мать-и-мачехи возле нашего дома. Что бы ни твердили энтузиасты эрзац-родины, любое государство – это административный аппарат для управления случайной группой людей, живущих на случайном куске земной поверхности. Не больше и не меньше. Смысл его существования – обеспечивать равные правила игры, гарантировать права, ловить преступников, ремонтировать больницы и создавать школы, где учат логике от Аристотеля, а не от Маргариты Симоньян.
Ни одно государство на крошечной планете Земля не справляется со своими обязанностями безупречно. Везде разбазаривают бюджеты, везде лгут, почти везде играют в геополитические игрушки. Кто-то оккупирует Ирак в поисках мифического оружия массового уничтожения. Кто-то аннексирует Крым и приводит миллионы людей в состояние шовинистического психоза.
Вот знаете, чего я больше всего хочу прямо сейчас? Под конец этой колонки? Я хочу писать о гениальном искусстве. О русском языке. Об отце и весне. О свиданиях в царскосельском парке. Об Окуджаве в исполнении Регины Спектор, в конце концов. Я хочу бросить все к черту и писать только о родине – моей настоящей родине, распространяться о любви к которой прямым текстом столь же пошло и странно, как без конца повторять: «Я люблю своих друзей».
Но у меня есть паспорт государства Российская Федерация. Я не стыжусь его и не горжусь им. Он просто напоминает мне, что на Земле есть государства, в большинстве своем довольно паршивые, и за одно из них я отвечаю больше, чем за все остальные.
А значит, я должен «критиканствовать». Я должен вести «информационную войну» против насилия, коррупции и невежества. Мои коллеги-критиканы ведут эту же войну в странах, где говорят на их родных языках. Но мой главный фронт – Россия.
Потому что я россиянин.
Константин Андреев