Cтраница сопротивления фактически заканчивается. Открылась другая страница, более страшная, совсем непредсказуемая – страница войны.
Всего только несколько лет тому назад в теплый летний день, сидя на скамейке в центре Киева, спорил я с многоопытным Юрием Николаевичем Щербаком о совсем не актуальной тогда теме: какой враг опаснее для нашего нарождающегося государства, внутренний или внешний. Я был уверен в своем, давно продуманном и очевидном, наибольшая опасность Украине в нас самих. Юрий Николаевич настаивал на ином: нам опасна Россия, путинская Россия. Он тогда меня не убедил, внутренне иронизируя над его уверенностью, я перевел нашу беседу на другую тему.
Сегодня – не до иронии. Еще половину года назад мы жалели друзей-россиян, заново учившихся советскому двоемыслию и двоедушию, советскому страху быть услышанным. Мои московские и питерские коллеги искренне завидовали нам, нашей свободе речи и письма, некоторые осмеливались писать об этом электронной почтой. Сейчас – не пишут. Никто. Понимаю их, принимаю их страх.
Здесь, в Украине, победил народ. Поэтому к нам пришла война. Какая-то по-нацистски подлая, с усмешечкой и отворачиваниями.
Прав был тогда Юрий Николаевич, ох, как прав. И, обратите внимание, ни дети, ни внуки всех наших четырех президентов записываться добровольцами в военкоматы не пошли. Как и в национальную гвардию. Не их это война… А тем, кто победил, сейчас будет трудно. Опасность, общение с подобными себе, ясное понимание своего места и своей роли в истории страны, все это сменяется обыденной жизнью. Так же трудно и одиноко было и нам, советским лагерникам, остро тосковавшим на воле по друзьям-зэкам, по чистоте отношений. Вот и возвращаются они, отстоявшие свое и наше человеческое достоинство, свое и наше европейское будущее, в обыденные, скучные подробности семьи, работы, соседей по двору и дому. Переполненные впечатлениями от встреч и событий, они захотят рассказывать взахлеб пережитое всем-всем. А им, всем или многим, покажутся эти подробности неинтересными. Да и не все мы, человеки, имеем талант слова.
Горько и стыдно наблюдать, как уже сейчас, спустя недели после окончания кровавых событий в круг «защитников майдана» приходят посторонние. Ловкие, практичные люди, осознавшие конкретную выгоду лично для себя в скором будущем. Так было всегда, одни гибнут на войне, защищая родину, совсем другие называют себя солдатами и партизанами. Так было и в Голландии, и во Франции, чем дальше отдалялась Вторая мировая война, тем большее число голландцев и французов называли себя участниками Сопротивления. Отчетливо помню эмоциональные дни после поражения пресловутой ГКЧП, победу Ельцина и тысячи ликующих людей, реально отстоявших демократическое будущее СССР (знали бы они, каким оно будет…). Спустя несколько месяцев ряды защитников демократии пополнились многочисленными «участниками событий», на самом деле ни в чем не участвовавшими. То же было и в Киеве в 2005 году, когда к победе «оранжевой революции» примкнули всегдашние прилипалы, обвешавшись множеством оранжевых ленточек.
Пройдет месяц-другой, и десятки тысяч сегодня неизвестных «героев майдана» потребуют к себе внимания, в основном, материального. А те, кто действительно страдал, болел и залечивал там же, на Майдане, нанесенные «Беркутом» раны, останутся наедине со своим прошлым и, увы, наедине со своим разочарованием. И с теплой, щемящей памятью о друзьях, мертвых и живых. Они ведь страдали не за деньги, не за должности. Странные они люди, готовы были умирать за идею, за идею идти в тюрьму…
Такой вот у нас послереволюционный синдром разворачивается.
Семен Глузман