Читальный зал

Рисунок Rotaenko Ann

А может быть, Россия – только страх. Часть вторая

(Окончание) Иван Смирнов, врач-терапевт
Уехал в прошлом году на работу в Германию. Уже получил вид на жительство. В этом году к нему присоединилась жена. Возвращаться не планирует

В Германии полтора года назад вышел закон, согласно которому российские медицинские дипломы признаются без дополнительных экзаменов. В других западных странах такого, насколько я знаю, нет. Когда я об этом узнал год назад, я сразу решил: надо ехать. Так получилось, что я давно учил немецкий, пару раз ездил на стажировки, показал, на что способен. Уезжал с легким сердцем. Единственное, было немножко неудобно, что еду сначала один, без жены, но справились. Уже вместе тут. Жена – хирург. Она пока не работает, но это вопрос времени, надо язык подтянуть.
Мне 26 лет, я в России был интерном-ординатором, а сюда приехал и стал Assistentarzt, врачом отделения. Через две недели после приезда я вышел на работу в штат. Такого быстрого роста, как тут за год, у меня в России не было бы никогда. Я начал полностью самостоятельно работать в очень широком спектре болезней. В России я бы еще года три был учеником на побегушках у профессора или заведующего отделением.
Я был ординатором. Зарплата – 6 тысяч рублей. Мне предлагали работу врачом, ну тогда было бы тысяч 25. В Германии я тысяч с пяти евро начал, условно. Правда, половину зарплаты съели налоги и отчисления, но, в общем, не жалко. Так что материальный интерес тоже был, но он не был двигателем.
Это больше было связано со способом зарабатывания денег в медицине и с состоянием медицины в России. Мне хочется и нравится платить налоги с той зарплаты, которую я получаю. В России это невозможно. То, что зарабатывает врач, – это в основном левые деньги, которые для меня некомфортны.
Кроме того, здесь очень хорошее оснащение. Я работаю в маленьком городе, двадцать пять тысяч населения. Здесь есть все, что в России есть только в самых лучших центрах федерального значения. А тут на уровне центральной районной больницы. Нет дефицита. Бывают лекарства, которые придут сегодня, если заказать до обеда, или завтра, если заказать после обеда. Денег пациент не видит, в принципе, он никогда ничего не платит сам, все страховка. В России повсеместно и всегда стоит вопрос: а вот вы купите себе для операции ниточку красивую, тоненькую? Или не купите ли сшивающий аппарат? Тут невероятно, чтобы пациент купил себе что-то для операции.
Я был поражен, как меня тут дружелюбно встретили. Потом понял, что у них объективно в клинике не хватало врачей. Вот 14 ставок, из них было занято 6. Тогда я понял, почему мне директор писал имейлы каждый месяц, пока я собирался: «Доктор Смирнов, не пора ли вам приехать?» Они страшно мне обрадовались. И никто не лукавил, я понимал, что я этим шести врачам помог, став седьмым. У них уменьшилась нагрузка, они стали чуть раньше уходить домой с работы. Я был очень нужен.
Вид на жительство я уже получил на пять или на шесть лет. Потом получаешь гражданство. Мне объяснили, что если я работаю пять лет, я включаюсь поэтапно в местную социалку, в пенсию, медицинское страхование, поэтому пять лет я тут точно проработаю. А потом – не знаю, что будет через пять лет в России, честно. Я не знаю, что будет через год в России.
Ностальгии у меня нет. Березки тут не хуже. А есть еще каштаны, акации, магнолии. Это юг Германии, тут красиво, по видам не скучаю. По родителям скучаю, мы приезжаем, созваниваемся. Я где-то раз в месяца три-четыре прилетаю в Москву. Выходной взял себе лишний в пятницу – и все, на три дня ты в Москве. Насчет переезда родителей – не знаю. Они пока работают. Но если в России будет коллапс, то надо их оттуда быстро вывозить.

Надежда, хирург, жена Ивана Смирнова

В России я работала в практической медицине. И в последнее время пришли странные очень распоряжения из Министерства здравоохранения. Например, распоряжение не госпитализировать по экстренному пациентов без полиса и паспорта. Я надеюсь, вы понимаете, что я говорю в основном о трудовых мигрантах. Мало того что их и так только в очень критических ситуациях привозят в больницу, ну то есть это уже, скорее всего, перитонит, например, или шоковое состояние. Множественные ножевые ранения. Им нужна реальная помощь. А нам говорят: эти истории оплачиваться не будут. То есть министерство не будет оплачивать оказание больницей медицинской помощи пациенту, у которого нет полиса ОМС.
При этом по закону, по Конституции Российской Федерации, мы обязаны оказывать экстренную помощь любому нуждающемуся в ней человеку. Это какой-то абсурдный совершенно приказ, которого, правда, никто на бумаге не видел.
Я уже не говорю о том, что у нас нет многих лекарств, что выписать пациенту, умирающему от метастатической болезни, то есть мучающемуся тяжелыми болями, наркотик типа морфина, обезболивающий, – это вообще можно все дежурство бегать за подписями, за талончиками, за специальными бумажками. Их нужно написать, напечатать, распечатать, подписать, собрать десять подписей и после этого человеку только уколоть морфин. Проще уложить его, что называется, в дальнюю комнату и на это не обращать внимания.
То есть это катастрофа.
Ну и последнее: после модернизации здравоохранения моя зарплата упала на 15 процентов. Хотя нам кричали, что у нас повысятся зарплаты на 30 процентов. Нагрузка почему-то возросла процентов так на 70, наверное. Потому что бригады сократили, и у нас сократили персонала очень много. Я уже не говорю о том, что сестер не хватает, санитаров вообще нет.
А здесь у них хорошие зарплаты. Медбратья, медсестры, санитары – все слушаются четко распоряжений врача. А у нас бардак. Молодого врача в операционной могут послать на три буквы, на ординаторов могут наорать. Я семь лет проработала в практической медицине в России – это бесценный опыт, но я ничуть не жалею, что уехала от всего этого.

М.Б., журналистка
Подала в апреле 2014 года документы на репатриацию в посольство Израиля

Первый раз подумала, что надо капитализировать свое еврейство, еще в 2009 году, но подумала и забыла. А записалась в израильское посольство, как и многие, после «крымнаш», когда вместо того, чтобы устыдиться действий властей, люди возгордились. А в таком искореженном мире я не вижу себе места.
В апреле меня с большим трудом записали на прием к консулу на сентябрь. Дозвониться было сложно, зато, если дозвонишься, можно записать не только себя. Я записала мужа, родителей и подругу. В посольстве в шоке от наплыва желающих. Говорят, таких очередей не было с 1990 года. Я кусала, конечно, локти, что не сделала этого полгода назад, когда очередей не было и репатриантскую визу ставили на следующий день.
Все друзья последнее время обсуждают, насколько ты еврей. Еврейскую кровь теперь находят у себя даже те, кто про это только подозревал. Сейчас можно даже с прадедушкой/прабабушкой заявляться. А те, у кого с еврейской кровью совсем плохо, выучивают, например, еврейские песни, «Тум-балалайку» какую-нибудь, и поют на собеседованиях: якобы они страшные фанаты всего еврейского. Говорят, иногда срабатывает.
Все ищут способа защититься от введения выездных виз, закрытия границ, отключения интернета, соцсетей, западных платежных систем, коллапса, когда вдруг решат, что недостаточно тех, кого уже посадили по делу 6 мая, а надо посадить всех, кто был на этой площади. В посольство записываются, чтобы было куда бежать, если будет реальный повод бежать. Поэтому популярно именно израильское гражданство, получить которое можно, практически не уезжая из Москвы.
Когда получишь визу репатрианта, надо просто съездить в Израиль, оформить пакет документов, медстраховку, счет в банке и так далее, после чего получить так называемый лессе-пассе – документ, дающий право на получение гражданства. Лессе-пассе как бы подтверждает твой временный статус, то, что ты в процессе переезда. По идее, он не является проездным документом. Но 31 страна, включая такие привлекательные, как Швейцария и Германия, признает лессе-пассе как аналог паспорта гражданина Израиля. Чтобы получить паспорт постоянного жителя, даркон, там надо прожить постоянно хотя бы год.
Большинство из тех знакомых, кто записался, не планирует там жить или работать. Все хотят оставаться тут до последнего, но мало кто верит, что ситуация изменится к лучшему. Смотри, закончилась наша профессия, я про журналистику. От нее буквально остались рожки да ножки.
Мы живем в ситуации, когда большинство людей одобрило аннексию Крыма и репрессивные законы, которые принимает государство, то есть приняло идею мобилизации под лозунгом «кругом враги». И сделало это не в ситуации репрессий, не из-под палки, а добровольно. Мы превратились в отторгаемое меньшинство.
Хотя назвать себя «изгоем» было бы нечестно: мой уровень жизни не упал. Я сейчас работаю над прекрасным проектом, который, уверена, способен сделать жизнь регионов чуть лучше. Будет фестиваль науки в Политехе – при этом некоторые из тех, кто его сделал, тоже стоят в очереди в израильское посольство. Так и живем: одной ногой там, другой тут. Потому что у нас здесь хороший социальный статус, всем есть что терять. Это не юные люди, в основном вокруг 40. И устроиться там, начинать с нуля им будет очень непросто. Поэтому все пытаются оттягивать этот момент. Мы вот обеспечили себе запасной аэродром, теперь можно ждать до последнего.
Я никогда не думала уезжать – и сейчас совершенно не хочу. Я филолог по образованию, и вся моя жизнь связана с русским языком и русской культурой. И да, нет прямого поражения в правах какой-то группы, но есть всеобщее поражение в правах; свобода совести, свобода печати, свобода собраний – все попрано, но это никого, кроме нас, не волнует. И на «застой» это не похоже. Потому что сейчас всеобщая эйфория намного больше, чем в застойные годы. Я в меньшинстве, которое большинство готово переварить и выплюнуть в любой момент.
Я чувствую себя проигравшей, как и все российское просвещенное или интеллигентное меньшинство. В 2011 году мы сделали ставку на то, что превратим Россию в западную страну, и проиграли. Нам казалось, что все только начинается, а на самом деле это был последний шанс, последний момент, когда можно было еще что-то сделать – и мы, видимо, не сделали, ну или это было невозможно. Теперь надо ждать нового момента. Смогу ли я дождаться его здесь в обозримом будущем или нет – не знаю.
Андрей Лошак

colta.ru