Читальный зал

Фото Ирины Генис

Генис всех времен и народов

Лучший русский эссеист современности Александр Генис в разговоре с «ШО» по своему обыкновению сыплет парадоксами. Говорит, что придумал свою новую книгу до того, как научился писать сложные буквы. Что эссе это те же стихи, только интересные. Что с Геродотом не соскучишься. Что Толстую, Сорокина и Пелевина да, а так – нет. Что зимой лучше всего украинский и еврейский, летом – постный, весной – зеленый. И что вера, в отличие от религии, от нас не зависит.

ШО «Уроки чтения» – это цикл эссе, со временем сложившийся в книгу, или заранее задуманная книга, разбитая на публиковавшиеся в периодике эссе?

— Я придумал эту книгу еще до того, как научился писать буквы «Ю» и «К», но откладывал до последнего. Взявшись за работу, я, будучи педантом, чтобы не сказать занудой, определил цель – 36 глав (нормальная температура тела) и срок – 4 года. «Новая газета» была столь любезна, что печатала главы по мере их сочинения.

ШО Вы пишете для «Новой газеты» по три-четыре текста в месяц. Журналистская необходимость сочинять к сроку – она вас стимулирует, организует или, наоборот, напрягает, раздражает? А может, и то и другое одновременно?

— Скорее, по два-три текста в месяц разного размера и характера. Редактор «Новой» Дмитрий Муратов предложил мне крайне соблазнительную роль не журналиста, а «писателя в газете». Вот уже 10 лет как я печатаю в «Новой» все лучшее, что мне удается сочинить. Автору чрезвычайно полезно, когда его текстов ждут редакторы. Это придает веру в свои силы, что очень важно в нашей одинокой работе. Писатель, скажу я, подводя итог 40-летнему труду – каторжанин, прикованный к тачке, и больше всего он боится, что ее отберут.

ШО Как быстро замысел превращается в эссе? Бывает ли, что их разделяют годы или даже десятилетия?

— Я умею писать быстро, но предпочитаю медленно. Некоторые замыслы копятся со студенческих лет. Другие приходят и уходят, но оставляют в наследство метафоры. Их поэты никогда не забывают. А эссе – те же стихи, только интересные.

ШО О том, что вы исчеркали заметками все свои книги, мы уж знаем. Достаточно ли этих записей для работы? Не приходится ли к тому же еще и вести дневник?

— Я долго вел дневник под названием «Маргиналии», но в 2000 году он исчез в компьютерной аварии, и я вздохнул с облегчением. В разгул оскопившего эрудицию интернета автору важно лишь то, что он не может забыть.

ШО Кстати, о заметках. Вынудил ли вас технический прогресс перейти – хотя бы частично – на электронные книги? Если да, то как вы читаете их без карандаша?

— В каждой электронной читалке есть опция, заменяющая карандаш. Теперь я часто ею пользуюсь, потому что повсюду (на пляж, к дантисту, в Москве) ношу с собой Киндл с кратким собранием всегда необходимых сочинений – Мандельштам, Фрост, Гоголь.

ШО Планируете ли вы структуру книги заранее или она формируется в процессе работы?

— Структура – внешнее проявление жанра. Найти и нащупать его – самое трудное в замысле книги. На это обычно уходит много месяцев, если не лет. Дальше проще, но легко не бывает. Да и зачем это нужно, чтобы легко?

ШО Писательские кабинеты выглядят очень по-разному. У одних – сумасшедшее нагромождение книг и бумаг, у других – голый стол с чернильницей (потом пишмашинкой, сейчас с ноутбуком). А как у вас?

— Я иду средним путем. На столе – «Мак», радио, всегда включенное на станции, передающей классическую музыку, стакан с букетом карандашей, ручек и любимыми флорентийскими ножницами, перекидной календарь, куда я заношу урок на день, блокнот, чтобы писать рукой, когда ничто другое не помогает. На стене – картина «Сломанная хризантема», дзен-буддийская композиция знакомого белорусского художника Юры Галецкого. Еще на удачу лежит причудливый камень с дунайского дна. Мне его подарила читательница в Белграде, которой понравился мой опус «Темнота и тишина».

ШО Вы пишете, что, «ограничивая кругозор, мы можем узнать куда больше, чем раздвигая рамки». Конечно, автор с таким грандиозным культурным кругозором, как вы, может себе такое позволить. А нам, бедным простым читателям, каково сужать и без того узкое?

— Искусство рамы: сужая кругозор, мы увеличиваем интенсивность увиденного. Взять, например, замочную скважину…

ШО И как так получилось, что вы не жалуете афоризмы, если настолько афористичного автора, как вы, сейчас поди отыщи?

— Афоризм – продукт вычитания лишнего. Он для меня не цель, а неизбежное следствие техники, которую Мандельштам называл «писать опущенными звеньями». Собственно афоризмам, горделивым, холостым и сознательным, я не слишком доверяю, ибо всегда помню один из них: «Афоризмы говорят либо половину правды, либо полторы» (Карл Краус).

ШО Следите ли вы за современной русской литературой? Читали ли Шишкина, Славникову, Улицкую, Буйду, Осокина, Водолазкина? Или вы, подобно одному моему другу-литературоведу, предпочтете десяти романам современных авторов десять раз перечитать «Войну и мир»?

— Элиот советовал после 50 ти поменьше читать современников. Мне уже 60, и я позволяю себе следить только за теми, кого люблю: Толстая (новые рассказы!), Сорокин («Теллурия»!), Пелевин.

ШО Я заметил, что с возрастом люди склонны отказываться от вымысла в пользу документа и все больше предпочитают нон-фикшн. Происходит ли то же самое с вами? Изменились ли с годами ваши предпочтения в чтении?

– Я страстно люблю вымысел (у тех же Сорокина и Пелевина, скажем), но это – большая редкость. Поэтому я предпочитаю старые шедевры. Только что перечитал на Карибском пляже, неподалеку от того места, где происходит действие романа, «Остров сокровищ». Дивная книжка. Конечно, я люблю хорошо написанные книги в жанре нон-фикшн, особенно – историю. Нон-фикшн для информации с успехом заменяет Википедия со ссылками, а высокая эссеистика редка, как хорошая поэзия. И то, и другое я люблю цедить. В остальном полагаюсь на прихоть дня. Сегодня, например, читаю – в который раз – Геродота. С ним не соскучишься. Вот вам живая цитата, на которой я затормозил от восторга: «Сокровищами этими завладел один горожанин с Самоса. Имя его я знаю, но стараюсь забыть о нем».

ШО А предпочтения в питии? Вы говорили, что водка спасла вас от судьбы книжника. Какие напитки теперь спасают и от чего?

— Я свое уже выпил, и водка теперь всего лишь часть обеда (рюмка «Белуги» под миногу, три, допустим, «Хортицы», – под борщ и вино – ко второму). В остальном я предпочитаю чай: утром – цейлонский, днем – пекинский, вечером – травяной. Но, как говорит пословица, чай не водка, много не выпьешь.

ШО Помнится, вы писали, что у вас по жилам течет борщ. Какой именно? Вы всегда верны одному и тому же рецепту или допускаете вольности? Тот, что вы любите, ближе к версии какой бабушки, Анны Григорьевны или Анны Соломоновны?

— Все борщи гениальны и зависят от сезона. Зимой лучше всего украинский и еврейский (без томата), летом – постный, с сушеными боровиками, весной – зеленый, из щавеля. Уппс, пора обедать.

ШО Обе ваши бабушки жили мало того что в Киеве, так еще и на одной и той же улице Чкалова (ныне Гончара). Конкретные адреса знаете? Доводилось ли вам там бывать? Если да, хотите ли еще?

— Дом еврейской бабушки снесли, он был на той же стороне, что и кинотеатр «Перемога», (уцелел ли? (здание сохранилось, но кинотеатра в нем уже нет, – прим. авт.)). Однако перед отъездом в Америку я успел с ним попрощаться. Это – отдельная поэма из Зощенко с Шолом-Алейхемом, и я надеюсь ее еще написать. Украинская (?) – из Луганска – бабушка жила напротив, в большом черном здании. Там я никогда не был. Когда деда в 1938 м арестовали и расстреляли в Быковне, бабушка бежала с моей мамой обратно в Луганск. Такие дела.

ШО Как вы считаете, повезло ли вам с фамилией? «Генис» так близко и к «Гиннессу», и к «гению». Ваши друзья горазды на каламбуры – не придумали ли они какой-нибудь «Книги рекордов Гениса» или «Гениса всех времен и народов»?

— Чаще «Генис» переправляют на «пенис». Что говорит о глубине познаний в латыни. Я уже и не обижаюсь, но каждый раз удивляюсь: неужели острякам не приходит в голову, что они не первые?

ШО Человечество делится на любителей котов и любителей собак. Вы вроде бы относились к первой половине. Продолжаете к ней относиться? Жив ли кот Геродот?

— Геродот умер, прожив со мной 17 лет. И я не могу спокойно пройти мимо любой кошки, не вздохнув. Собак я тоже люблю, как, впрочем, всех без исключения животных. О людях такого не скажу.

ШО После кошек и собак надо о серьезном. Даже, пожалуй, о самом серьезном. Только как бы так задать вопрос, чтобы он не выглядел слишком личным… Наверное, так: может ли большой русский писатель быть неверующим человеком?

— А нерусский? А небольшой? А не писатель? Боюсь, что этот вопрос не имеет ответа. Вера от нас не зависит. Религия – дело другое. Она позволяет прожить обычную жизнь необычно. Я, например, с огромным уважением отношусь ко всем религиям, начиная с самой древней из тех, что сейчас практикуются – Олимпийской. Особенно остро меня интересуют те учения, которые, как буддизм или даосизм, не требуют от своих адептов веры.
Юрий Володарский

sho.kiev.ua