Еще вчера полусонный Лисичанск ныне одна из горячих точек на карте украинского юго-востока. Город под полным контролем ополченцев так называемой Луганской народной республики стал в эти дни ареной настоящей войны. О ситуации в колыбели Донбасса в интервью Jewish.ru рассказала активистка местной еврейской общины Елена Еремина.

— Елена Ефимовна, сколько евреев живет сегодня в 100-тысячном Лисичанске?

— От общины остались осколки – порядка 100 человек, в основном старики и члены смешанных семей. У меня, например, муж – русский, с рязанскими корнями, который, правда, знает иврит и разбирается в традициях лучше многих евреев. Синагоги в городе нет, но есть отделение «Хэсэда». Еврейская жизнь тлеет, но не затухает. Так, в прошлом году ко дню освобождения Лисичанска, 2 сентября, силами общины у балки Дурной яр был установлен памятник расстрелянным в годы оккупации евреям. Воздвигли его на народные деньги: собирали по копейке, каждый нес кто сколько мог. Я как директор городского архива решала оргвопросы с мэрией – на открытие пришло очень много людей, причем и украинцев, и русских.

— Что вообще представляет собой Лисичанск? Чем славен город, кроме того, что это родина крупного украинского поэта Владимира Сосюры?

— Сегодня это депрессивный, дотационный регион с высокой безработицей, хотя Лисичанск и считается колыбелью Донбасса: именно здесь появились первые шахты, которые, кстати, и в советское время были дотационны. Тем не менее добыча угля и его отгрузка продолжались до последнего времени.
У Луганской области огромная по протяженности граница с Россией, у многих моих земляков там родственники. Моя близкая приятельница родом из Воронежа, у нее там родители, брат, но в Россию она не уехала. Наоборот, живя в относительно спокойном районе, принимает внутренних беженцев из центра Лисичанска, превратила свой дом в бесплатную гостиницу.

— Как восприняли в городе события на киевском Майдане?

— Большинство – отрицательно, ведь у нас, на Донбассе, очень сильны патерналистские настроения. Помните, как у Некрасова:

«Вот приедет барин – барин нас рассудит,
Барин сам увидит, что плоха избушка,
И велит дать лесу», – думает старушка.

Трудно изменить ментальность. Самая распространенная фраза (у нас общаются в основном на украинизированном суржике) – «А шо ми можемо? Хай там наверху решают, як вони порешають, так воно і буде». К тому же постоянно, в течение многих лет, местной властью (а Лисичанск – вотчина коммунистов и Партии регионов) насаждался антагонизм по отношению к Западной Украине. Страх перед «бандеровцами», которых здесь и не видели, – тотальный. Поэтому многие формулировали свою позицию просто: мне все равно, какая власть, лишь бы пензию (так у нас говорят) платили и, если можно, колбасу вернули по два двадцать, которую, впрочем, у нас и в советское время было не сыскать.

— Референдум о создании Луганской народной республики, видимо, прошел в Лисичанске на ура?

— На референдум, действительно, шли толпой, могу это засвидетельствовать. Потому что если к России присоединиться, то и зарплата, и пензия будут больше, цены останутся прежними и молодость вернется (грустно улыбается). Путаница в головах страшная! Говорю со старушками:

— Хотите отделиться от Украины?
— Та ні, навіщо? Хотім, чтоб бандерів не було.
— А це як?
— А чтоб ми самі були!
— А пенсию кто платить будет?
— Та хто? Хай з Киева платят.
— Подождите, вы же голосовали за ЛНР? Так пусть они вам и платят!
— Так в них грошей нема…

Я уже не говорю о том, что никто не думает, кто будет дотировать шахты. России ведь они не нужны…

— Со дня референдума прошло больше двух месяцев. Какие сейчас настроения в городе, в том числе у еврейской общины?

— Город полностью контролируется боевиками, они захватили власть в Лисичанске при активной поддержке местной ячейки компартии. Собственно, сейчас во главе горсовета стоит мадам, которая много лет была первым секретарем горкома КПУ. С формальной точки зрения законность соблюдена: за нее с третьей попытки проголосовали местные депутаты на внеочередной сессии. А что в первом ряду при этом сидели автоматчики – такая уж у нас специфика…
Знаете, сейчас нам, евреям в том числе, даже жаль, что местный мелкий криминалитет, из которого во многом поначалу формировалось ополчение, отодвинули. Потому что это все-таки их город и с ними еще можно было как-то договориться. Сейчас их место заняли наемники. Я не этнолог, но если грубо и неполиткорректно, то речь идет о «лицах кавказской национальности». И это не пацаны, а серьезные дядьки при полном вооружении и в новеньком камуфляже, приехавшие на новых «Уралах» и КамАЗах. Местных они стали потихоньку убирать: они им больше не нужны, это первый редут, мяско. Вначале им платили, затем посадили на голодный паек — просто кормят и дают 20 гривен в день на сигареты.
И ведь предложи им сейчас работу с нормальной зарплатой — не пойдут. У них же автоматы в руках, и они почувствовали силу этих автоматов.

— Энтузиазма у приветствовавших создание ЛНР не поубавилось?

— Эмоционального подъема, который был в день референдума, больше нет. Он улетучился, когда начались мародерство, грабежи и прочие радости. «Гости» города могут зайти в магазин как к себе домой и взять что угодно. И что ему скажешь – у него же автомат.
Я живу (вернее, жила) рядом с горкомом компартии – туда ополченцы свезли массу оружия, постоянно толпились люди в камуфляже. Соседство малоприятное, но, когда местные женщины стали причитать: «Что ж вы делаете, уходите отсюда…», – поднялся один из их лидеров, дал очередь вверх, и все закончилось. В другом месте вышли мужики-шахтеры: не губите город, говорят. Одному прострелили ноги, остальные разошлись.
Есть поговорка: за чужой щекой зуб не болит. Сейчас, когда и щека, и зуб оказались своими, он заболел. Стало ясно, что просто так они не уйдут: наемнику абсолютно все равно, в какую сторону стрелять, он здесь не живет. Началось уничтожение инфраструктуры, взорвали мост, а это удар не только по жителям: городу же очень важен подвоз товарняка к шахтам, ведь должна идти отгрузка.
Община у нас пожилая – и уезжать тяжело, и бросить нажитое жалко. Сидят, трясутся, боятся, что о них вспомнят. Это не специфически еврейское поведение – весь город так живет. Что будет дальше, не знаю, пока «Хэсэд» как-то работает, но проблемы с подвозом продуктов неминуемы. Да и кто их повезет, отберут же на блокпостах!
Что касается меня, я решила уехать в Израиль. Собственно, поэтому сейчас нахожусь в Киеве, поэтому и решилась на интервью – дома это было бы смертельно опасно. В Тель-Авиве у меня сын, в Беэр-Шеве – дочь. Они шутят, мол, у вас, родители, широкий выбор: война на Украине или у нас.

— Билет в один конец?

— Я не знаю, что нас ждет. Здесь моя родина, и моя семья честно ей служила. Мой папа был врачом, которого до сих пор помнят в Лисичанске. Ко мне иногда подходят люди и благодарят: мол, живу благодаря вашему отцу. Да и я делала что могла для своего города, для своей Украины. Больно уезжать, очень больно…
До сих пор хожу с чувством, что сейчас проснусь. Но, увы, это не сон, а страшная реальность. Самое поразительное, что люди за пределами страны имеют смутное представление о том, что здесь происходит. Общалась недавно с приятелями из Израиля – выходцами из Лисичанска, интеллигентными людьми, прожившими на Украине большую часть жизни. Я дара речи лишилась, когда они мне стали рассказывать, что у нас якобы творится.
В Киеве я пару недель. И к кому бы здесь ни обращалась, в пенсионный фонд или в банк, – все, узнав, что мы с мужем из Луганской области, идут навстречу, уделяют максимум внимания. А если бы, не дай Б-г, наоборот, те, кого на Донбассе называют «бандеровцами», приехали к нам, в Лисичанск, – помогли бы им там? Сомневаюсь.
Знаете, я живу в Киеве у родственников, рядом с военным госпиталем, и практически каждый день туда хожу – к ребятам, получившим ранения в наших краях. На днях зашла в палату, спросила: може ви що хочете, що вам зварити? И один из тяжелых говорит: «Тетенька, зварить нам борща». В общем, сварила им огромную кастрюлю, принесла. Некоторых ребят отправляют на лечение в Израиль. Для Володи Винарского из Львова за десять дней собрали деньги, немалые, между прочим. Сейчас вот еще одного мальчика, Максима Ящука из Кировоградской области, будут отправлять. К нему бабушка приехала, мы познакомились, она смотрит на меня так хитро и говорит: «Елена Ефимівна, а моє прізвище – Фішер». Я молчу. «Ну ви ж розумієте, у мене муж єврей, та мені все село заздрить. На вулицю не можна вийти – глазять!» С такой гордостью она это сказала!
А вчера, когда я у них была в палате, зашла женщина с девочкой, которой недавно исполнилось 8 лет. Если бы своими глазами не видела, подумала бы, что это киношная история. Ребенок мечтал о балетной форме на день рождения, и родственники подарили ей деньги. В тот же день она увидела по телевизору, что для Максима собирают средства на лечение в Израиле, и сказала маме: «Я без этой формы смогу прожить, а Максиму надо вообще жить, давай отнесем эти деньги ему». «Ты подумай, Марьяна, – говорит ей мама, – если мы их отдадим, то не сможем тебе купить то, что ты хочешь». Нет, настояла на своем, нарисовала рисунок, приехала, зашла с мамой и отдала эти деньги. На следующий день, правда, друзья семьи так впечатлились, что купили девочке форму, о которой она мечтала.
Я давно не видела такой атмосферы – единства, участия и сопереживания. Очень много волонтеров – дежурят ночами, пенсионеры несут свои копейки... На глазах рождается новая страна. Мне вчера подарили украинский флаг – непременно повешу его рядом с израильским, в доме на Святой земле. Чтобы не забывать…
Беседовал Михаил Гольд