В ближайшее воскресенье советскому детскому писателю Юзу Алешковскому исполняется 85 лет. Так бы я начал свою статью, если бы Алешковский не эмигрировал из СССР в 1979 году, а сам СССР не рухнул. И если, разумеется, я писал бы в таком случае статьи в газеты. А то, знаете, СССР…
Могли бы Иосифа Ефимовича (таково настоящее имя Юза Алешковского) и посадить по второму разу. СССР же, туды его в качель. Но все случилось так, как случилось.
А началось то, что случилось 21 сентября 1929 года в Красноярске. Впрочем, дадим высказаться самому юбиляру. Вот что он пишет в «небюрократизированном варианте своей автобиографии»:
«…успех сопутствовал мне буквально с момента зачатия родителями именно меня, а не другой какой-нибудь личности, в Москве суровой зимой 1929 года. Слава богу, что я успел родиться в Сибири в сентябре того же года, потому что это был год ужасного, уродливого Перелома, и мало ли что тогда могло произойти.
Затем я успел возвратиться в Москву и познакомиться с уличным матом гораздо раньше, к сожалению, чем со сказками братьев Гримм. Потом я оказался в больнице с башкой, пробитой здоровенным куском асфальта, что навсегда нарушило в ней способность мыслить формально-логически и убило дар своевременного почитания здравого смысла.
Потом я пошел в детсад, но исключен был из него вместе с одной девочкой за совершенно невинное и естественное изучение анатомии наших маленьких тел. Так что в школу я попал человеком, слегка травмированным варварски-бездушной моралью тоталитарного общества.
Прогуливая однажды, я свалился в глубокий подвал, повредил позвоночник, но выжил. Врачи и родители опасались, что я останусь лилипутом на всю жизнь, хотя сам я уже начал готовиться к карьере малюсенького циркового клоуна.
К большому моему разочарованию, я не только продолжал расти, но превратился в оккупанта Латвии вместе с войсковой частью отца; успешно тонул в зимних водах Западной Двины; потом успел свалить обратно в Москву и летом сорок первого снова махнуть в Сибирь, в эвакуацию.
(…)
Я был весельчаком, бездельником, лентяем, картежником, жуликом, хулиганом, негодяем, курильщиком, беспризорником, велосипедистом, футболистом, чревоугодником, хотя всегда помогал матери по дому, восторженно интересовался тайной деторождения и отношениями полов, устройством Вселенной, происхождением видов растений и животных и природой социальных несправедливостей, а также успевал читать великие сочинения Пушкина, Дюма, Жюля Верна и Майн Рида. Может быть, именно поэтому я ни разу в жизни своей никого не продал и не предал. Хотя энное количество разных мелких пакостей и грешков успел, конечно, совершить.
(…)
Потом меня призвали служить на флот. Переехав очередной раз Уральский хребет, я совершил ничтожное, поверьте, уголовное преступление и успел попасть в лагеря (Википедия пишет про то же самое так: «В 1947 году был призван на службу в военно-морском флоте, служил в Сибири, где за нарушение дисциплины был приговорен к четырем годам заключения…» – «НГ-EL») до начала корейской войны. Слава богу, я успел дожить до дня, когда Сталин врезал дуба, а то я обогнал бы его с нажитой в неволе язвой желудка.
Вскоре маршал Ворошилов, испугавшись народного гнева, объявил амнистию. Чего я только не успел сделать после освобождения! Исполнилась мечта всей моей жизни: я стал шофером аварийки в тресте «Мосводопровод» и навечно залечил язву «Московской особой» (а вот поет про то же самое Алешковский так: «А я иду молчу и возражать не пробую,/ черт знает что в моей творится голове,/ поет и пляшет в ней «Московская особая»,/ и нет в душе тоски по матушке-Москве...» – «НГ-EL»).
Начал печатать сначала отвратительные стишки, потом сносные рассказики для детей. Сочинял песенки, не ведая, что пара из них будет распеваться людьми с очистительным смехом и грустью сердечной.
Вовремя успел понять, что главное – быть писателем свободным, а не печатаемым…»
Написано, согласитесь, просто и точно, добавлять ничего даже и не хочется. Так что, разумеется, добавлю. Сначала кое-что «с потолка». Одновременно с юбилеем писателя и поэта Юза Алешковского можно отметить также юбилей писателя и поэта (он ведь не только «российский государственный деятель», да?) Владислава Суркова (р. 21 сентября 1964 года, Дуба-Юрт, Чечено-Ингушская АССР). Кроме того, в данный знаменательный день родились Стивен Кинг и Юрий Лужков, Аслан Масхадов и Герберт Уэллс, Антиох Кантемир и Фредерик Бегбедер...
Урожайненько, не правда ли?

* * *

У России два символа: двуглавый орел и трехглавый змий, Змей Горыныч, говоря попросту. Кто более матери-истории ценен? Ну, видимо, первый. А народу кто люб и мил? Ясное дело, второй. Мы ведь не только ТВ российскому верим, но и живем, по сути, в сказке. Юз Алешковский, конечно, не трехголов, да и не змей вовсе, но что-то от Горыныча (в хорошем и даже наилучшем смысле, разумеется) в нем есть.
Итак, первая голова. Алешковский – блестящий детский писатель (советский, советский, не спорю): «Два билета на электричку» (1964), «Чёрно-бурая лиса» (1967), «Кыш, Двапортфеля и целая неделя» (1970), «Кыш и я в Крыму» (1975), фильм «Кыш и Двапортфеля», уверен, многие видели (хотя были и другие).
Вторая голова. Алешковский – блестящий «взрослый» писатель. Даже очень взрослый. Даже, я бы сказал, настолько взрослый, что «18+», непрозрачная обложка и чуть ли не полный, наверное, запрет в современной РФ. Не советская сейчас, конечно, власть, но, по-моему, Алешковский попадает под все ныне действующие запреты – от «нецензурной брани» (цензуры у нас, считается, нет, брань, однако же, нецензурная имеется) до всяких там оскорблений чувств верующих, неверующих да и всех прочих – я уж даже и не знаю, кого. Ну вот как, скажите, его цитировать? В стиле нововышедшего Пелевина? Так примерно: «Обстоятельственно-определительное наречие места, меры, цели и способа, образованное из слова на букву «х», написанного слитно с предлогом «на»…»?
Ну давайте, что ли, попробуем («Николай Николаевич», 1970-й год, самое начало):
«Ты помногу не наливай, половинь. Так забирает интеллигентней, и фары не разбегаются. И закусывай, а то окосеешь и не поймешь ни (нареч. качеств.-количеств. разг.-сниж. от слова на букву «х». – «НГ-EL»). Короче говоря, после войны освободился я девятнадцати лет, тетка моя меня в Москве прописала – ее начальник паспортного стола (глагол прошедшего времени от слова на букву «е». – «НГ-EL») прямо на полу в кабинете, – и месяц нигде не работал, не хотел. Куропчил потихоньку на садке, причем без партнеров, и даже пропальспульнуть некому. Искусство! Видишь пальцы? (Глагол несовершенного вида от слова на букву «е». – «НГ-EL» ) надо Ойстраху: мои длиннее. И, между прочим, потому что я завязал, чуял я этими пальцами, что за купюры в лопатниках или просто в карманах. Одними пальчиками брал и ни разу не ошибся. А сколько таких парушек, которые за рупь горят или за справку из домоуправления, которые они, фраера, тянут как банкнот в мильон долларов, сколько сил тратят, на цыпочках балансируют, вытягивают, а их за (слово на букву «ж», вроде бы не запрещено, но все равно. – «НГ-EL» ) и в конверт. У нас не считается, сколько (глагол совершенного вида, образованный от слова на букву «п», являющийся синонимом слова «украл», так что ли? – «НГ-EL»), главное – не воровать. Ну ладно, куропчу я себе помаленьку. Маршрут «Б» освоил и трамвай «Аннушку»...»
Нет, совершенно невозможно цитировать.
Пойду, что ли, песни послушаю. Ага, третья голова. Юз Алешковский сочинил (и, кстати, поет) несколько истинно народных блатных песен. «Окурочек» (да-да, тот самый), «Товарищ Сталин, вы большой ученый» (да-да, та самая песня, Алешковский – автор), «Никита» («Он ездил по Советскому Союзу,/ дешевой популярности искал,/ заместо хлеба сеял кукурузу,/ людей советских в космос запускал…»), «Советская лесбийская»...
Ну, вы помните, не притворяйтесь, слушали ж многократно:
…Женишок мой, бабеночка
видная,
наливает мне в кружку
«Тройной»,
вместо красной икры булку
ситную
он намажет помадой губной.
Сам помадой губною
не мажется
и походкой мужскою идет,
он совсем мне мужчиною
кажется,
только вот борода
не растет…
Все, больше писать не могу. Давайте нальем и послушаем. Все-таки Алешковский, чего уж там вилять, – от слова на букву «г».
Гений.
Евгений Лесин