Хоть какое-то одно его произведение знают все, кто умеет читать или слышать по-русски. Ну хотя бы: «Товарищ Сталин, вы большой ученый…», «Смотрю на небо просветленным взором…» или гениальный «Окурочек». Правда, песни эти многие считают народными. Пускай! В сущности, периодически наш народ и идет юзом. Хорошо бы – Юзом Алешковским. И для начала в едином порыве прочел бы наш народ его «Николая Николаевича», «Кенгуру», «Руку», «Синенький скромный платочек», даже «Кыш, Двапортфеля…» пригодится. Авось это помогло бы ему (народу) там, где не надо, – не ликовать и там, где надо, не безмолвствовать…
Кроме полезности чтение Алешковского сулит народу и необыкновенную приятность. Он – свой! Он изъясняется простым и понятным, без всяких там лизингов, языком с любезным нашим людям частым употреблением крепких словечек и лихих конструкций. Даже если в современных изданиях Юза на родине будет больше многоточий, чем слов, наш народ-языкотворец сам вставит что и куда надо. Тогда книги Алешковского еще и займут место любимых с детства, но почти исчезнувших книжек-раскрасок, в которых каждый, к кому они попали в руки, – полноправный соавтор.
Кстати, как выяснилось, его книги можно дописывать. Что он только что показал сам, дописав и местами переписав своего знаменитого «Николая Николаевича». И продемонстрировал неувядающее писательское мастерство. И новое издание НН выходит! В московском издательстве «Пробел-2000» – причем без пробелов и непосредственно к юбилею автора!
Но самое удивительное и с трудом представимое во всем этом вот что: 21 сентября Алешковскому исполняется 85 лет. «Все лгут календари»?
Олег Хлебников
P.S. Ни … себе – 85! Поздравляем … … … желаем … … … здоровья, и чтоб … всех … всегда! (А «хер» зря убрали: это как «аз» – буква русского алфавита. – Прим. корректора)

Опыты на герое
Из послесловия к новому изданию «Николая Николаевича», переписанному и дополненному автором – Юзом Алешковским
Не знаю, есть ли в истории литературы еще такой случай. Да, конечно, многие классики по 20 лет мурыжили свои сочинения. Переписывали, дописывали, шлифовали, полировали.
Но вот такой случай – казус нового «Николая Николаевича», – мне кажется явлением в литературе исключительным. Переписано автором блестящее, стопроцентно состоявшееся произведение, изданное на многих языках, имевшее огромный успех, для многих – главное произведение Юза Алешковского. Произведение, в котором он впервые предъявил читателям свой стиль повествования и мышления, свой метод, свою философию жизни и одного из самых дорогих его сердцу героев. Монолог-исповедь бывшего вора-карманника Николая Николаевича (ставшего донором спермы для научных опытов, равных которым не было в истории биологии. – О. Ш.) по страсти и по стилю потрясает с первых фраз. В этом мини-романе Юз впервые заговорил своим неповторимым языком, а читатель впервые окунулся в эту стихию свободы слова – не только в политическом, а в методологическом и даже метафизическом смысле. Именно язык, как написал в свое время Бродский, оказывается не инструментом, а главным героем прозы Алешковского. Живой, богатый, новаторский, невероятно емкий язык.
Повествование обладает свойством шедевра – головокружительными перескоками с одного пика победы над невыразимостью экзистенциальной тоски или абсурдности жизни – на безымянную высоту, отбитую здравым смыслом у коллективного бестолкового.
Особого внимания заслуживает возрождение Алешковским похороненной под грубыми и уродливыми крокодиловыми памфлетами и хамскими карикатурами, характерными для сатиры и юмора советского периода, – традиции русского «смеха сквозь слезы». Юзово остроумие и его редкостная сердобольность в так называемый «дописьменный период» его творчества оттачивались в точности словоупотребления при сочинении им песен и расцветали в подлинных перлах его афоризмов. НН оказался первым в череде потрясающих основы соцреализма и соцпоцмодернизма – неподцензурных и нецензурных памятников литературы русского застоя. Так же, как и в ерофеевском шедевре, в НН и автору, и читателю – «и больно, и смешно», смех и восторг – самая лучшая форма для усвоения горестного содержания. Осмеяние – лучший способ борьбы со злом, целительный для тела и очистительный для души.
С годами стало очевидно, что, несмотря на многотомное и блестящее творчество Алешковского «за отчетный период», то есть от НН-1 и до настоящего времени, – НН продолжает жить в Юзовом сознании. Он персистирует, как возбудитель хронического заболевания. Он часть Юзова существа.
Юз верит в НН. Доверяет его воображаемой реакции на бытие. В свое время он добыл НН из очень глубоких слоев безвоздушного пространства советского инобытия, как некое очень полезное ископаемое, а потому обновить роман – значит добыть реакции НН на новые вызовы безбожной комедии нашей жизни. В девственной, но здравой башке НН постоянно осуществляется синтез. Каша в его голове – это то, что получается от совместного бурления навязываемых советской пропагандой штампов, кулуарных разговоров в полуподпольной лаборатории, уроков мудрости жизни от старшего товарища – международного урки, литературы, прочитанной в процессе дрочки на благо науки и его собственного природного нравственного чутья.
И потому особенно велик соблазн пустить НН по новому кругу бытия в небытии. Уже в многотомнике, изданном в России, Юз чуть-чуть дописал НН, уже 20 с лишним лет назад НН стал ему мал. И вот теперь – нет, Юз не замахнулся на НН-2, на НН в иной исторической эпохе. Он просто фантастическим образом пропустил в прежние обстоятельства места и времени – новые знания.
НН прошел краткий курс повышения квалификации, а Юз предъявил нам свое, авторское новое прочтение. Прочтение удалось запечатлеть то ли поверх, то ли рука об руку с исходным образом. Юз продемонстрировал нам результат интереснейшего эксперимента: литературный герой оказался матрицей, подходящей для многоразовой процедуры осмысления и преодоления бытия.
Николай Николаевич – архетип. Как и Дон Кихот, над которым он сам плакал три недели. Его адаптационные способности безграничны, но при этом в нем нет ни тени вульгарного приспособленчества. Он органически неспособен ссучиться. Расширение его возможностей никак не сопряжено с падением. Ему так или иначе присуща норма, с высоты которой он брезгует, не доверяет, сторонится, сочувствует или, как в случае Влады Юрьевны, – благоговеет перед тайной совершенства.
Исходный НН потряс в свое время, кроме всего прочего, скоростью авторской мысли. Фразы были короткие и при этом невероятно емкие. Между словами зияли и сияли бездны сжатого смысла.
Теперь Юз создал «расширения». Прикоснувшись своей рукой к этому произведению снова, он словно на интерактивном экране добывает новый урожай – уточнение и размножение смыслов. НН остается самим собой. Он – матрица. Здоровое начало. Человек, который звучит гордо, даже будучи использованным в качестве подопытного существа наукой, советской властью, властью тьмы и волей автора. В расширенном варианте НН в еще большей степени представляется собирательным образом здравомыслящего, не окончательно испорченного, всенародного доброго молодца, который через все завалы советского экзистенциального бреда, похоже, все-таки выбирается на сушу труднодоступного пайка нормального существования на свете – прочь от коллективного безумия, прочь даже от взрастивших его интеллект ученых – в тихую гавань любви и мирного созидания. (Не так же ли поступил и сам автор, когда свалил, по существу, не в Америку, а в частную жизнь, продлив ее вдали от суетной молвы, – на радость себе, семье, читателям и друзьям?)
После временного якобы повзросления человечества мы сейчас как будто бы опять становимся свидетелями и участниками, и жертвами, конечно, ситуации, когда ничто, никакие знания-образования-умения не помогут, и только нравственное чутье, звериная врожденная благонамеренность смогут или не смогут уберечь нас от погибели.
А вот Николай Николаевич слинял-таки от навязанного ему способа существования белковых тел. Господь создал прекрасный мир. С тех пор он только портится и уже изрядно преуспел в этом. Его надо починять, желательно своими руками. Николай Николаевич не только перестал воровать и не впрягается в ярмо рабского труда – он пошел дальше интеллигенции по пути избавления от иллюзий дьявольской мании величия. Он становится человеком, который намерен звучать гордо и при том – нефальшиво.
Ольга Шамборант