Уже довольно давно разные люди (кто с сочувствием, а кто со злобой) интересуются: когда я отсюда уеду? Или (разновидность формулировки): почему я сюда возвращаюсь?
Признаться, у меня уже нет рационального ответа на последний вопрос.
С телевидением все понятно давно: если я и могу там появиться, то только в качестве «подонка», как в программе Дм. Киселева год назад.
Некоторое время я еще мог выступать со своими литературными программами по городам и весям России, но – «трудно плыть в соляной кислоте с отрубленными ногами», как гласит армейская мудрость. Трудно гастролировать, когда тебе не сдают в аренду залы и отказываются расклеивать афиши. Да и регулярный прорыв трубы никто не отменял. Начав ежемесячными аншлагами в Театре «Сатирикон» – заканчиваю я, спустя 15 лет, свежим запретом на презентацию моей детской книжицы в Волгограде, в галерее с аудиторией 30–40 человек.
Симметричный путь пройден мною в книгоиздании – от «лучших продаж месяца» до уничтожения тиража в Ульяновске и массового отказа магазинов брать книгу на распространение…
Сайт «Ежедневный журнал» (в прошлом «Итоги», лучший журнал 90-х) запрещен в России уже официально. The New Times, «Новая» и «Эхо» – последние домофоны для общения с жильцами аварийного дома…
Могу еще постоять с плакатиком в одиночном пикете, но тоже недолго: теперь не разрешается и это.
Вам, может быть, показалось, что это – жалоба на жизнь? Ничуть не бывало. Я уже заработал на остаток жизни, меньше, чем мне приписывалось, но вполне достаточно для того, чтобы класть с прибором на непристойные предложения и не горевать о куске хлеба.
Беспокойство мое гораздо более серьезного рода: просто одновременно с моей личной шагреневой кожей на глазах съеживается – общественная.
Ничего удивительного в этом нет: реакция на сатиру и сатирика – проверенный лакмус! Там, где глава государства избавлен с утра пораньше от прилюдного пенделя в виде злой газетной карикатуры, – этот глава государства очень скоро становится чудовищем. Классика жанра.
Символом нового времени, его общественно-политической элитой становятся уже совсем странные люди – вроде этого косноязычного мотоциклиста, так удачно припарковавшегося к президентской ноге, или руководителя кремлевской же администрации, предлагающего подчиненным «срать в твиттере».
Грязный расизм, адресованный президенту США, стал бытовой нормой. Внешняя политика свелась к жилистому среднему пальцу, выставленному в сторону Запада (при том что перед китайским Востоком мы уже давно стоим на соблазнительных карачках, и вся заминка – только в отсутствии должного желания в Поднебесной).
Мы деградируем каждый день и, кажется, обречены достигнуть такого дна, о котором страшно думать. Пятнадцать лет назад можно было хотя бы громко предупредить об опасности… Сегодня и этой возможности нет…
Так почему я здесь?
Честный ответ: из ностальгических соображений!
У меня нет в России никаких общественных планов по изменению политического строя – и даже просто личных, на будущее, тоже нет больше.
Возвращаясь из путешествий в родную Москву, я выхожу на прогулку по своему прошлому. Это очень насыщенное и сладкое путешествие в моем предпенсионном возрасте. Здесь я целовался, здесь мне давали в морду, на этот вокзал я вернулся из армии, и все еще были живы, и все было впереди… Здесь была редакция «Московских новостей», здесь – телекомпания, здесь мы сидели с Вайлем, здесь с Гориным; вот дом Булгакова, вот – Чехова, а за углом – дом Ростовых…
Это, видите ли, мои места. И даже мотоциклист Залдостанов с администрацией президента не могут покамест ничего сделать с этой связью. Впрочем, они стараются, они очень стараются…
Когда отвращение или страх перевесят ностальгию, я, конечно, уеду.
А может быть, случится так, что они сгинут раньше сами.
Каким образом? Откуда ж я знаю? Просто лопнут, как положено «пузырям земли» (см. пьесу «Макбет»)…
Пару месяцев назад в Калифорнии счастливый случай привел меня пить чай с академиком Вячеславом Всеволодовичем Ивановым. Мы перебирали варианты развития событий в России.
Вариантов было примерно три: плохой, очень плохой и катастрофический…
– А еще, – уже провожая меня, сказал Иванов, – может случиться чудо. Ну Россия все-таки!..
Вот. Это уже что-то конкретное!
Виктор Шендерович