Читальный зал

Бомбой позже

Примерно четыре года назад, когда до рождения нашего сына оставалось несколько недель, два масштабных философских вопроса вышли для нас на первый план.

Первый – будет сын похож на маму или на папу – быстро и однозначно разрешился сам собой в момент появления Льва на свет: Лев был прекрасен. Как метко сформулировала моя дорогая жена, «единственное, что он унаследовал от тебя – это волосы на спине».

Вторая тема – кем сын станет, когда вырастет, – беспокоила нас только в первые три года его жизни. Раздражительность Льва делала его подходящим кандидатом на должность водителя такси; его феноменальная способность выискивать для себя оправдания давала шанс преуспеть на юридическом поприще, а нерушимая власть над окружающими намекала на потенциальный успех в качестве члена какого-нибудь тоталитарного правительства. Но за последние несколько месяцев туман, скрывающий пухленькое розовое будущее нашего сына, почти рассеялся.

Вероятно, Лев станет молочником, потому что в противном случае его редкий дар просыпаться каждое утро в пять тридцать и упорно будить нас окажется растрачен впустую.

Утром позапрошлой среды наше традиционное пробуждение в пять тридцать утра было упреждено звонком в дверь. В одних пижамных штанах я пошел открывать дверь – и увидел своего лучшего друга Узи, белого как простыня. Позже Узи, нервно куря на нашем балконе, рассказал мне, что ужинал с С., двинутым на всю голову мальчиком из нашей школы, который, разумеется, стал теперь двинутым на всю голову высокопоставленным военным. Дело шло к десерту, когда Узи закончил хвастаться своей недавней сомнительной сделкой с недвижимостью, и тут С. рассказал ему про недавно полученное по внутренним каналам секретное досье. Речь в этом досье, разработанном агентами внешней разведки, шла о психологическом портрете иранского президента. Утверждалось, что Махмуд Ахмадинежад – один из немногочисленных государственных лидеров, чьи подлинные взгляды, излагаемые за закрытыми дверями, оказываются еще фанатичнее, чем излагаемые на публике.

«Почти всегда дела обстоят наоборот, – объяснил С. – Мировые лидеры – это собаки, которые лают, но не кусают. Но тут создается впечатление, что его желание стереть Израиль с лица земли гораздо сильнее, чем он признается. А он, ты знаешь, много в чем признается».

«Понимаешь? – спросил меня Узи, капая потом. – Этот двинутый иранец готов разрушить Израиль, даже если результатом станет полное уничтожение его собственной страны, – потому что это кажется ему победой с пан-исламской точки зрения. И у этого чувака через несколько месяцев будет атомная бомба. Атомная бомба! Ты понимаешь, какая катастрофа меня ждет, если он сбросит эту бомбу на Тель-Авив? Я сдаю тут четырнадцать квартир. Ты когда-нибудь слышал про радиоактивного мутанта, который бы вовремя вносил квартплату?»

«Возьми себя в руки, Узи, – сказал я. – От бомбардировки пострадаешь не только ты один. У нас, например, ребенок, и…»

«Ребенок не платит за квартиру, – заорал Узи, – ребенок не подписывал с тобой договор, который сам же и разорвет, ни на секунду не задумавшись, как только отрастит себе третий глаз!»

«Дядя Узи, – услышал я сонный голос Льва, – а можно и мне третий глаз?»

Тут уж и я зажег сигарету.

Когда на следующий день жена попросила меня поговорить с водопроводчиком про мокрое пятно на потолке нашей спальни, я пересказал ей свой разговор с Узи.

Если С. прав, – сказал я, – водопроводчик окажется пустой тратой времени и денег. Зачем чинить что бы то ни было, если через два месяца весь город будет уничтожен?

Я предложил подождать с полгода и починить потолок в марте, если мы все еще будем живы. Жена промолчала, но ее взгляд говорил мне, что она не оценила всю серьезность текущей геополитической ситуации.

«То есть, если я правильно понимаю, ты, наверное, и садовые работы хочешь отложить?» – спросила она.

Я кивнул. К чему зря разбрасываться апельсиновыми саженцами и фиалковой рассадой? Если верить интернету, она особенно чувствительна к радиации.

Вооружившись разведданными Узи, я сумел уберечь нас от целого ряда домашних дел. Единственным, на что я согласился, стала травля тараканов, потому что этих гадов даже радиоактивные осадки не остановят.

Постепенно мы с женой начали входить во вкус своего шаткого существования. Найдя сайт (пусть и не слишком заслуживающий доверия), где утверждалось, что атомная бомба у Ирана уже есть, жена решила перестать мыть посуду.

«Ужасно нервирует, когда ты стоишь, сыплешь порошок в посудомойку – и вдруг тебя взрывают, – объяснила она. – Начинаем мыть посуду строго по мере надобности».

Эта философия, – если уж я сдохну, то хоть не лохом – распространилась далеко за пределы посудомоечного эдикта. Мы быстро прекратили ненужное мытье полов и бесполезный вынос мусора. Следуя коварному замыслу моей жены, мы отправились в банк и взяли огромную ссуду, сообразив, что если нам удастся снять деньги со счетов достаточно оперативно, мы здорово надуем систему.

«Посмотрим, как они будут нас искать, когда вся страна превратится в огромный кратер», – смеялись мы, сидя в грязной гостиной перед новым плазменным телевизором невообразимых размеров. Как бы было хорошо, если бы хоть один раз за всю нашу недолгую жизнь это мы обставили банк, а не банк – нас.

А потом мне приснился кошмар, в котором Ахмадинежад подошел ко мне на улице, обнял меня, расцеловал в обе щеки и сказал на беглом идише: «Ich hub dir lieb» («Брат мой, я люблю тебя»). Я разбудил жену. Все лицо у нее было в известке. «Что случилось? – испугалась она. – Иранцы?»

Я кивнул, но быстро успокоил ее, сказав, что это был просто сон.

«Что они нас уничтожили? – спросила она, гладя меня по щеке. – Мне такое снится каждую ночь».

«Еще хуже, – сказал я. – Мне приснилось, что мы с ними помирились».

Это стало для нее серьезным ударом.

«Может быть, С. ошибся, – в ужасе прошептала она. – Может быть, иранцы не нападут. Тогда у нас останется эта грязная, разваливающаяся квартира, и долги, и твои студенты, которым ты обещал проверить работы до января и даже не начинал. И твои нудные родственники в Эйлате, которым мы обещали приехать на Песах, потому что думали, что к этому времени…»

«Это был просто сон, – попытался я ободрить ее. – Ахмадинежад ненормальный, по глазам видно».

Но было поздно. Я изо всех сил обнял жену, ее слезы катились по моей шее, а я шептал: «Не волнуйся, милая. Мы из тех, кто выживает. Мы уже пережили столько всего: болезни, войну, теракты; если нам грозит мир – мы переживем и мир». Наконец моя жена заснула, но я не мог спать. Поэтому я встал и подмел в гостиной. Завтра утром я буду звонить водопроводчику.

Этгар Керет

Перевод Линор Горалик

booknik.ru