Читальный зал

Фото Арика Султана

На смерть Аппельфельда: он изменил стереотип украинцев

Классика израильской литературы Аарона (Эрвина) Аппельфельда, скончавшегося в ночь с 3 на 4 января, называют последним писателем Катастрофы, который ни слова не написал о современном Израиле. Он блестяще писал на иврите. Но не об Израиле. Здесь он только жил.

В семье Аарона, как было принято в то время, поклонялись немецкой культуре. Когда началась война, многие евреи все еще были убеждены, что «немцы – культурный народ». Мать Аарона расстреляли на глазах у него и его отца. Их самих отправили в гетто, причем мальчика отделили от отца и вывезли в лагерь в Транснистрию (административную область, которая была образована подконтрольными гитлеровцам войсками в 1941 году). Но Аарону удалось бежать из лагеря.

Вот как он сам описывает это время: «Чтобы не умереть с голоду, я работал поденно у крестьянок – кому дрова наколешь и сложишь, кому воду принесешь, кому за скотиной присмотришь. А случалось, и просто бродил по дорогам, по затерянным в глухомани селам, пристав к ватаге бездомных босяков, не гнушавшихся ни воровством, ни попрошайничеством».

Так он прятался до прихода Красной Армии. Когда советские войска отбили у немцев эту территорию, ему было всего 11 лет, и он стал «сыном полка». Вместе с красноармейцами он дошел до Югославии. Там попал в лагерь для интернированных лиц, но и оттуда бежал, добрался до Италии, из которой в 1946 году уехал в Палестину.

Иврита он тогда совсем не знал, но владел румынским, итальянским, немецким (родным), идишем и русским. Позднее его призвали в ЦАХАЛ, а после службы в армии он поступил в Еврейский университет.

Израильский писатель Ефрем Баух, председатель Союза писателей Израиля, рассказал «Деталям» о своем знакомстве с Аппельфельдом. «Мы почти ровесники с ним, с разницей всего в два года», – подчеркивает Ефрем Баух.

– Нас связывало с Аароном многое. Я родился в Бессарабии, а он в Буковине, то есть мы родились в одной стране, которая до 1918 года была Румынией. И его, и меня еврейские бабушки учили житейской мудрости, разговаривая с нами на идиш. Они рассказывали нам одинаковые истории – истории евреев, выживших и погибших в годы войны. Казалось бы, истории одинаковые, но каждая со своим горем.

– А как он относился к религии?

– Так же, как и я. В детстве я читал кадиш по отцу, свободно читал и знал наизусть псалмы Давида, но религиозным я не стал. Во время войны, когда ничего не было, по пятницам моя бабушка зажигала свечи. Она делала эти свечи из гильз от патронов и заливала туда парафин или какое-то масло и зажигала их.

– В книгах Аппельфельда есть семейные воспоминания?

– Все его романы – исключительно о Катастрофе. Многие переведены. Он был блестящим стилистом и потрясающим знатоком языка. И, на самом деле, все его книги – это так или иначе «переделанные» воспоминания. Так или иначе он «награждал» персонажей какими-то чертами характера своих близких. Какими он их помнил… А история про его отца вообще удивительная – ведь их разлучили, но Аппельфельд потом нашел отца! В послевоенные годы Еврейское агентство разыскивало выживших в Катастрофе, вывешивало списки. Аппельфельд нашел в этих списках своего отца, и они воссоединились!

– Как Вы познакомились с Аппельфельдом?

– Через Моше Шамира. Апппельфельд начал изучать иврит. Первой книгой на иврите, которую он прочел, был роман Моше Шамира «Мелех басар вэ-дам» («Царь во плоти»). Он был под большим впечатлением от этой книги. А я хорошо знал Моше Шамира, мы с ним ездили с лекциями по центрам абсорбции и выступали перед «русскими». Тогда как раз бушевала война в Персидском заливе. Мы выступали перед аудиторией, которая вся была в противогазах.

– Какое Ваше любимое произведение Аппельфельда?

– Мое, да и не только мое мнение, что его главным произведением стал роман «Катерина». Он написан от имени 80-летней украинки, которая спасла еврейских детей. У Аппельфельда в детстве были няни-украинки, благодаря им он выучил украинский язык. Во время войны его спасало знание украинского. Он даже говорил, что благодаря этому выжил – а вернее, благодаря своим няням, которые научили его украинскому. А он, кстати, обучал их идишу.

Я процитирую, что он написал в предисловии к роману «Катерина»: «Эта книга – рассказ о том, что неотделимо от меня, как бывают неотделимы только самые глубинные ощущения и воспоминания, рассказ о том, что хорошо знакомо мне с самого раннего детства, что я прочувствовал, к чему привязался».

И далее в том же предисловии: «Примечателен такой факт: когда в Америке и Европе вышел английский перевод «Катерины», в мой адрес прозвучала резкая критика с совершенно неожиданных сторон – меня обвиняли в идеализации украинцев и излишне суровом подходе к еврейским персонажам. Образ Катерины, по мнению моих критиков, явно не соответствовал сложившемуся у многих стереотипу украинца – погромщика, антисемита, пособника нацистов в истреблении евреев в годы Второй мировой войны. Эта критика меня обрадовала: я убежден – мы должны уметь отказаться от предвзятости, штампов, расхожих мнений, наши глаза не должны застилать предрассудки, мы должны увидеть человеческую сущность там, где прежде господствовал стереотип. «Катерина» переведена на английский, испанский, итальянский, шведский, русский. И вот моя героиня возвращается к себе на Украину, она, наконец-то, заговорит на своем родном языке, который я, стремясь познакомить читателей моей страны с Катериной, просто – скажем так – «перевел» в свое время на иврит».

– Как вы думаете, почему Аппельфельд не писал об Израиле? Особенно, после того, что пережил?

– Любой человек, оглядываясь на свое прошлое, начинает его переосмысливать. На Аппельфельд его не переосмысливал – он им жил.

Мирьям Кацнельсон, «Детали»

 

detaly.co.il