Читальный зал

Фото со страницы в Facebook

«У меня не осталось ни сил, ни надежды»

«Я не хотел и не хочу оказаться в положении людей предшествующих поколений, которые не заметили исчезновения десятка миллионов людей. Я убедился в том, что короткая историческая память и постоянная готовность к ликованию – лучшая почва для произвола и что названные миллионы, в конечном счете, слагались из тех единиц соседей, сослуживцев, добрых знакомых, которых ежедневно теряли взрослые люди 37 года.

Подмена полемики репрессиями – факт не только частного истязательства, конкретной несправедливости (что важно в первую очередь), но потенциальная возможность новых массовых аутодафе, общей атмосферы немоты, страха и взвинченного энтузиазма. Я очень могу понять, что многие не разделяют взглядов Гинзбурга, Яхимовича, Богораз или Григоренко, но слово есть слово, и подменять спор тюрьмой - это значит бросать вызов людям, остро почувствовавшим жуткое каннибальство нашего века, и постоянно напоминать им о его каждодневной возможности. Нелишне напомнить также, что эти аресты неизбежно влекут за собой грубые процессуальные нарушения, соглядатайство, доносительства, диффамации в прессе, что в самом деле по-настоящему порочит наш государственный и общественный строй. 

Я и сейчас стою на том, и если усталость или чувство безнадежности заставит меня когда-нибудь решиться на пилатство – я перестану уважать себя. Есть такой способ общественного существования: «Плюнь и поцелуй злодею ручку». Но тусклая философия дядьки Савельича, кажется, никогда не считалась примером, достойным подражания. И я надеюсь, что меня минует судьба ее проповедника».

Последнее слово правозащитника, диссидента, поэта, писателя Ильи Габая на суде в январе 1970-го включено в его посмертный сборник «Выбранные места», хотя это слово имеет смысл включить в учебники истории и права. Габай получил тогда три года лагеря за участие в крымскотатарском движении и клевету на советский строй.

«Мне известно, что татары – аборигены Крыма, что, вопреки утверждениям фальсификаторских работ, они созидали на своей исконной территории высокую материальную и духовную культуру. Должен напомнить, что потемкинские деревни возникли в Тавриде только в 18 веке, когда туда привнесли свои хозяйственные традиции русские завоеватели. Об этом в свое время, пока по мановению волшебной палочки татары не превратились в предателей, говорилось и в советской печати. «Свыше 7 веков, - писали авторы «Очерков истории Крыма», – Крым является родиной крымских татар, создавших из Тавриды плодороднейшую и богатейшую страну». Позволю себе заметить: если бы действительно татары перешли на сторону немцев – это было бы трагической ошибкой народа, но не давало бы никому права распоряжаться их родиной. Ведь не пришло же никому в голову заняться переселением румын, венгров или итальянцев. Но факты свидетельствуют, что это не только огульное обвинение, - это прямая ложь. Факты свидетельствуют, что многие крымские татары воевали на фронтах, что 32 600 мужчин были партизанами и подпольщиками и вообще в партизанские отряды Крыма входило от 43 до 55 процентов крымских татар. Для справки надо напомнить, что в 37 году на территории Крыма проживало 208 тыс. человек – 25,4 % крымского населения. В Указе от 5 сентября 1967 года сказано: «Отменить соответствующие решения государственных организаций в части, содержащей огульное обвинение в отношении граждан татарской национальности». Из этого логически может вытекать только одно решение: вернуть этому народу, так же как вернули чеченцам, ингушам, карачаевцам, балкарцам, калмыкам отнятые у них территории и государственность. Я не встретил в печати ни одного объяснения, почему именно для крымских татар было сделано исключение. Крымско-татарский народ продолжает оставаться в состоянии морального и физического угнетения, по отношению к нему допускаются циничные, бесчеловечные надругательства».

Впервые Габая арестовали в 1967-м – за участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. Сидел в Лефортово, был отпущен, в 1968-м написал с Петром Якиром и Юлием Кимом обращение «К деятелям науки, культуры, искусства», в котором шла речь о политических преследованиях и возрождении сталинизма. Работал над «Хроникой текущих событий» Натальи Горбаневской. После второго ареста получил срок, отбывал в лагере общего режима Кемеровской области, написал там поэму «Выбранные места».

«Поехал к Гале Габай, она вернулась из Кемерово, рассказывала о свидании с Ильей. Илья очень похудел и постарел, вид пожилого человека. Держится как обычно, но не балагурит, не улыбается. Он работает на строительстве химзавода, дробит кувалдой какие-то цементные плиты. Норма практически невыполнима, и он ее не выполняет. В бригаде, где он был раньше, бригадир подбирал специалистов, и они хорошо зарабатывали, пользовались ларьком. А он не только ничего не зарабатывал, но даже задолжал государству. Теперь его перевели в другую бригаду. Кормят там плохо, конечно, три раза в день рыбная баланда, в обед с добавкой каши, перловой или овсяной. Народ там ужасный. Даже неплохие люди, попадая в такую обстановку, в эту голодуху, дичают; начинается воровство, отнимают друг у друга вещи. Его сразу же раздели. Галя ему привезла телогрейку. Если он идет за посылкой, надо, чтобы с ним шел еще кто-то, иначе сразу отнимут. Говорит: «Я бы согласился на более строгий режим и на больший срок, лишь бы с другим народом». Сейчас у него появилась пара более-менее близких ему уголовников, они друг с другом держатся. Начальство разное, есть откровенные фашисты. Зам. начальника по режиму - сравнительно приличный человек, это он разрешил ему лишний день без выхода на работу. Прошла амнистия, но 190-й она, конечно, не коснулась. Условно-досрочное освобождение для него также исключено, потому что для этого нужно раскаяние. Некоторых еще отпускают «на химию» до конца срока, без конвоя. Он об этом мечтает». (Из дневника Марка Харитонова, 06.12.1970)

В 1972-м он вышел, с большим трудом устроился корректором в одну из скучных редакций, его регулярно вызывают для бесед в КГБ. Летом этого же года взяли его близких друзей и соратников – Петра Якира и Виктора Красина, которые неожиданно для всех дадут показания на более чем 200 правозащитников, признают себя виновными в антисоветской деятельности и публично покаются. В эмиграции, в конце 70-х, Красин напишет мемуары «Суд», в которых раскается, что каялся.

20 октября 1973 года Илья Габай выбросился с балкона одиннадцатого этажа своей московской квартиры. «У меня не осталось ни сил, ни надежды», – коротко написал он в записке для друзей и близких. Похоронен в родном Баку. Ему было 38 лет.

«Культ Сталина – это не просто вздорное языческое суеверие. За этим стоит опасность торжества мифической фикции, за этим стоит оправдание человеческих жертвоприношений, ловкая подмена понятия свободы понятием быта. Оправдать исторически зачастую означало сделать это эталоном своего времени. Сталину понадобилось возвысить Ивана Грозного, сейчас кому-то понадобилось возвысить Сталина – сравнение слишком бросается в глаза, и не говорить об этом - невозможно. Я буду рад, если мои опасения окажутся несправедливыми, но и возможная опасность требует какого-то действия, даже с такими малыми силами, как наши, и с такими мизерными результатами».

Сто сорок третий день голодовки Олега Сенцова

Юлия Пятецкая

facebook.com